Дочери Рима - Кейт Куинн Страница 4

— Диана, твои волосы, — укоризненно проворчала Корнелия. — Они похожи на воронье гнездо. И еще, неужели ты не могла выбрать наряд другого цвета, кроме красного? Ты же знаешь, что на свадьбе в красном должна быть только невеста. Голубое платье прекрасно подчеркнуло бы цвет твоих глаз.

— Ничего голубого! — ощетинилась Диана. — Я ни за что на свете не надену на себя голубое платье, будь оно хоть трижды шелковым, особенно после того, как колесничий «синих» столкнулся с нами во время Луперкалий.

В Большом цирке существовало четыре фракции любителей скачек — «красные», «синие», «зеленые» и «белые». Сердце самой юной из четырех Корнелий было навсегда отдано «красным». Она ходила в цирк через день и по праздникам, когда там устраивались скачки, и, как какая-нибудь плебейка, не стесняясь крепкий выражений, выкрикивала проклятия в адрес соперников. По идее, этого ей никак нельзя было дозволять, но отец Дианы был еще одной «диковинной птицей» в роду Корнелиев, смотрел на причуды дочери сквозь пальцы, позволяя делать все, что той заблагорассудится.

Этой дурочке так везет в жизни, сокрушенно подумала Марцелла, а она этого даже не понимает!

— Наслаждайся скачками, пока тебе это интересно, моя дорогая, — говорила Диане Лоллия. — Гальба не одобряет лошадиных бегов, называет их «неразумной тратой денег». Вот увидишь, праздники и гонки колесниц точно окажутся первыми в списке урезаний бюджета…

— Где ты это слышала? — навострила уши Марцелла, не обращая внимания на вырвавшийся у Дианы стон. — Обычно я узнаю новости первой.

— Несколько месяцев назад, когда Гальбу провозгласили императором, у меня был свой страж-преторианец, — объяснила Лоллия, набрасывая на голову фату. — Ну, как, я готова к пиру?

— Во всех отношениях кроме благочестия, — отозвалась Корнелия, окидывая Лоллию оценивающим взглядом, когда они вместе зашагали в направлении атрия. Марцелла рассмеялась. Рабы бросились вперед, чтобы надеть на головы Лоллии и ее лысого мужа свадебные венки. Гости дружной толпой устремились к пиршественному столу.

Корнелия

Когда свадебный пир был в самом разгаре, Корнелия не удержалась от вздоха. Дед Лоллии, до безумия обожавший свою внучку, закатил свой обычный спектакль: на серебряных пиршественных ложах были навалены обтянутые индийским шелком подушки; сидевшие в нишах музыканты пощипывали струны лютни; колонны огромного, облицованного голубым мрамором триклиния, из окон которого открывался вид на Палатинский холм, увиты редкими для этого времени года цветами. Возле каждого гостя стояло по золотоволосому рабу в серебристом одеянии. Слуги постоянно сновали туда-сюда с бесчисленными переменами экзотических блюд. Гостей потчевали редкими кулинарными изысками: выменем свиньи, фаршированным сваренными всмятку яйцами, мясом фламинго, тушенным с финиками, жареным кабаном, фаршированным жареным бараном, в свою очередь, начиненным курятиной…

К чему такая пышность? Такая расточительность? — недоумевала Корнелия, мелкими глотками потягивая вино — ароматное, старое, очень дорогое, с изысканным вкусом, как и все в этом доме. На свадьбу было потрачено столько денег, сколько вполне хватило бы на домашние расходы на целый год. Что тут говорить, дед Лоллии был вольноотпущенник, бывший раб, которому посчастливилось разбогатеть и жениться на девушке из древнего патрицианского рода. Какой бы высокий вкус он ни проявлял, рабское прошлое все равно давало о себе знать. По сравнению с этой свадьбой, свадьба самой Корнелии была более чем скромной. Ее отец ни за что бы не пошел на такие расходы, зато ей в отличие от Лоллии удалось счастливо прожить в браке с любимым мужем целых восемь лет.

Между подачей блюд выступали те, кому надлежало развлекать гостей: танцоры в тонких полупрозрачных одеждах, чтецы-декламаторы, желавшие в своих гимнах счастья новобрачным, жонглеры с позолоченными шарами. Оратор в греческом одеянии уже приготовился произнести цветистую речь, когда нежные звуки арф потонули в реве труб. Корнелия подняла голову: в триклиний маршем входил грозный строй солдат в красно-золотых одеждах. Преторианцы, личная гвардия императора, телохранители Великого понтифика и властителя мира. По триклинию пролетел шепот:

— Император!

В триклиний вошла сгорбленная фигура в императорском пурпуре. Все присутствующие до единого, включая новобрачных, поспешили встать со своих мест.

— Так это он? — прежде чем склонить голову в поклоне вместе с остальными гостями, Марцелла успела бросить пристальный взгляд на императора Гальбу. — Отлично. Я впервые вижу его так близко.

— Тише! — цыкнула на нее Корнелия. Сама она до этого несколько раз видела императора, в конце концов он приходился дальним родственником ее мужу. Гальба — семидесяти лет от роду, с крючковатым носом и морщинистой, как у черепахи, шеей — был однако еще довольно подвижен. Назначенный сенатом после того, как Нерон свел счеты с жизнью, он пребывал в звании императора пять месяцев. Гальба неодобрительно посмотрел на цветочные гирлянды, серебряные блюда и графины с вином. Его губы тотчас неприязненно поджались. Его личные скромные запросы не были ни для кого секретом.

— Правильнее было бы назвать его скрягой, — ворчала Марцелла каждый раз, когда сенат принимал очередной указ об экономии денежных средств.

Гальба скрипучим голосом приветствовал присутствующих и жестом повелел гостям занять прежние места. Корнелия расправила плечи и отважно зашагала сквозь толпу к единственной фигуре, которая была ей дороже всего на свете.

— Пизон!

— Моя дорогая! — с улыбкой ответил ей Луций Кальпурний Пизон Лициниан, ее муж, в браке с которым она счастливо прожила целых восемь лет. Пизон взял ее в жены, когда ей исполнилось шестнадцать, и с тех пор ей не нужен был никакой другой мужчина. — Ты сегодня хороша как никогда.

— Он что-то сказал? — понизив голос, спросила Пизона Корнелия, когда Гальба пролаял какие-то приказы преторианцам и группе танцоров в полупрозрачных одеждах. — Император что-то сказал?

— Пока нет.

— Вот увидишь, это произойдет совсем скоро.

Ни Пизон, ни Корнелия не стали ничего уточнять, так как поняли друг друга с полуслова. И без того было ясно, что имелось в виду: день, когда Гальба назовет тебя наследником.

Кого же еще может выбрать император? Семидесятилетнему Гальбе нужен наследник, причем как можно скорее, а кто лучше подходит на эту роль, чем серьезный и благородный молодой родственник? Кто как не Луций Кальпурний Пизон Лициниан с его приятной наружностью, прекрасной родословной и безупречным послужным списком деяний на благо и процветание империи? Не удивительно, что все дружно прочили его в наследники императора.

И конечно же никто другой в Риме не смог бы стать таким красивым императором, как он. Корнелия полным восхищения взглядом посмотрела на мужа. Высокий. Стройный. Решительные и строгие черты лица светлеют, когда он улыбается. Его глаза всегда открыто и смело смотрели на окружающий мир даже тогда, когда другие пытались отвести взгляд в сторону. Император Нерон однажды высказал недоверие этому открытому взгляду: пригрозил отправить ее мужа на Капри или даже на Пандетерию, откуда мало кто возвращался живым. Однако Пизон никогда не отводил глаз, и у Нерона появился новый источник страхов.