Констанция. Книга третья - Жюльетта Бенцони Страница 4

— Это ничего не значит, вы привезли меня сюда силой.

— Полноте, обманывать, мадам.

— Я не обманываю вас.

— Вы сами согласились сесть на моего коня, сами выстрелили из лука, монеткой вызвали из кустов музыкантов. А теперь отказываетесь танцевать.

Музыка зазвучала немного громче, словно музыканты тоже приглашали Мадлен Ламартин к танцу. И женщина, еще не успев сообразить, что делает, подала руку виконту. Тот тут же принял ее, и они двинулись в танце.

Мадлен двигалась, словно бы загипнотизированная, а Анри Лабрюйер вел ее медленно и в то же время уверенно, не давая сбиться с такта, ведь волнение словно оглушило Мадлен, и звуки инструментов доходили до нее, словно из тумана. Шелест листвы, ласковое солнце, щебетание птиц навевало приятные мысли, и Мадлен

Уже было совсем забыла о письме, как внезапно музыка смолкла, и виконт остановился.

— Мадам, прошу вас к столу. Надеюсь, вы не откажетесь?

Мадлен стояла и слышала, как бешено бьется ее сердце.

— Вы лишили меня покоя, виконт.

— Простите, мадам, но это как раз и входило в мои планы.

— Нет, вы не понимаете меня, вы мешаете мне жить. Жизнь в деревне лишилась для меня своего милого единообразия.

— Вы преувеличиваете мои возможности, мадам.

— Ничуть.

— А я говорю, преувеличиваете.

— Можете оставить меня в покое, виконт? — взмолилась мадам Ламартин.

— Я бы рад, — пожал плечами Анри, — но ваша красота влечет меня к себе.

— Так вы по-прежнему утверждаете, что любите меня? — глаза Мадлен зло сузились. Анри оставался невозмутим.

— Да, мадам.

— Поклянитесь!

— Чем я могу поклясться?

— Самым дорогим для вас.

— Дороже любви к вам у меня ничего нет. Так вот, я клянусь ею, что люблю вас, — улыбка Анри была довольно нахальной.

— Вы клятвопреступник! — воскликнула Мадлен, выхватывая из-за отворота рукава письмо.

— Вы заготовили мне послание? — виконт протянул руку, желая взять лист.

— Нет, месье, лучше сядьте и выслушайте-ка то, что мне известно о вас.

Анри послушно уселся в кресло, закинул ногу за ногу и со скучающим видом принялся слушать.

— Вы, виконт, соблазнили более двухсот женщин и всем им клялись в любви, как мне сейчас. Это правда?

— Вам решать, мадам.

— Вы невыносимы, виконт, я начинаю склоняться к мысли, что это правда.

— От этого моя любовь не делается ни слабее, ни сильнее. Пусть даже я соблазнил двести женщин, пусть даже я клялся им в любви, но вы, мадам, верите?

— Во что?

— В то, что я люблю.

— Я не могу решать за вас, виконт.

— Но я-то говорю, что люблю.

— Это какое-то сумасшествие!

— Возможно.

— Но тут написано, что вы бесчестный человек.

— Написать можно все, что угодно.

— Но я верю этому письму.

— Кто его написал? — виконт вскочил и подбежал к Мадлен, та сложила письмо вчетверо и спрятала за отворотом рукава.

— Я не могу вам этого сказать.

— Ну что ж, возможно, это кто-нибудь из обманутых мужей.

— Нет, его написала женщина.

— Еще хуже, разве можно верить брошенной любовнице?

— Но ведь вы, виконт, предлагаете мне стать вашей любовницей.

— Но я не обещаю не бросать вас.

По лицу Мадлен Ламартин Анри Лабрюйер уже понял, он победил, она любит его и лишь боится в этом признаться. Скорее всего, ее муж какой-нибудь зануда, от которого невозможно услышать ни единого ласкового слова, который называет свою жену не иначе, как «моя дорогая», а при этом его лицо остается пресным и строгим. Он никогда не догадается поцеловать ее внезапно, когда та не ожидает этого. А главное в любви — неожиданность, но в то же время твердый расчет. Неожиданность для нее и расчет для меня.

— Простите, виконт, — Мадлен опустила голову, — но я не та женщина, которая вам нужна.

— С чего вы взяли, мадам?

— Я знаю себя, месье Лабрюйер, я не та женщина, ради которой можно идти на такие траты, — мадам Ламартин указала на богато сервированный стол.

— Простите, мадам, но вы стоите и не таких трат. Что бы я ни делал для вас, всего этого будет мало.

— Я не могу.

— Разве я заставляю вас?

— Нет, но вы повсюду преследуете меня.

— Это вам кажется. Не я, а моя любовь преследует вас и признайтесь, мадам, вы ведь тоже любите меня. Вас удерживают только условности, обещания в верности, данные мужу.

— Но это же не пустые слова, виконт.

— Да, но они имеют смысл, когда вы рядом с мужем, но ведь сейчас вы одна.

— Это ничего не меняет.

— Но ведь я же не поверю вам, мадам, что вы вышли замуж по любви, что до замужества никого не любили. Так не бывает, значит вы уже однажды предали свою любовь.

— Не вам судить меня, виконт.

— Я не сужу, я всего лишь хочу разобраться.

— Вы не имеете права вмешиваться в мою жизнь.

— Я всего лишь хочу, чтобы вы полюбили меня. Мадлен молчала.

— Нет, мадам, я всего лишь хочу, чтобы вы мне сказали об этом, ведь вы уже любите.

Мадлен, не в силах более говорить, сорвалась с места и побежала. Она надеялась, виконт бросится за ней, станет удерживать. Но нет, никто не бежал за ней. Добежав до опушки леса, она остановилась и перевела дыхание.

«Как глупо я выгляжу! — она прикоснулась кончиками пальцев к щекам, те горели. — Я глупая женщина, твержу, что люблю своего мужа, а ведь…»

Мадлен самой было страшно себе в этом признаваться. «…ведь я люблю Анри. И мне все равно, сколько женщин он совратил до меня, ведь он предлагает мне всего лишь свою любовь — не состояние, не руку, а я могу ответить ему тем же. Моего мужа нет рядом со мной, и я вольна поступать так, как мне хочется. Ведь не

Знаю же я, чем он занимается, живя в Париже. Зачем он решился отправить меня в провинцию на несколько летних месяцев?»

Мадлен страстно хотелось, чтобы и муж изменял ей, тогда и она сможет отплатить ему тем же. Но женщина прекрасно понимала, что у месье Ламартина нет на это времени, он всецело занят своей службой и, даже возвращаясь домой, целые вечера напролет просиживает за своим письменным столом, изучая бумаги.