Любовник поневоле - Марина Григ Страница 4

Наша, но не моя. Но тогда хватило гордости холодно отказаться от услуг. У нас даже не было прощания, будто мы чувствовали, что это еще не конец… Даже когда он, спустя пять лет, уже крепко встав на ноги, женился, я знала: не конец. Слишком многое нас связывало в те годы, чтобы так буднично кончиться.

Господи, как все просто и холодно выглядит на бумаге. Я написала на одной страничке о том, что составляло суть и смысл моей жизни те пять лет и продолжает составлять всю дальнейшую жизнь, о том, что умрет только вместе со мной — моя любовь, как же она была прекрасна и как далека сегодня, когда его нет рядом. Сколько страстей вместилось в эту страничку, сколько чувств и переживаний, сколько счастья и радости. Могу ли я не пытаться вернуть, не попытаться повторить это? Для чего же тогда я живу?

— Дай мне хотя бы время подумать. Я не могу оставить все и уехать: у меня крупная фирма, десятки сотрудников, семья, наконец. — И тут до него дошло, что практически он согласился и теперь просит только о небольшой отсрочке. Как это получилось — он так и не понял, разве что просто не мог поступить иначе. Сомневаться в ее словах не пришло в голову — можно ли такое выдумать?

Ей стало ясно, что она добилась своего. Даже насторожилась — слишком легко и быстро. А потом осознала, что забыла, какой он: действительно, не способен отказать умирающему в кружке воды. И сама настолько вошла в роль умирающей, что даже не подумала совеститься — хотя бы в душе. Тактическая цель была достигнута, оставалось обговорить детали.

— Позвони мне через неделю. Я дам тебе окончательный ответ. Только, пожалуйста, не дави на меня. Не звони до срока. Мне надо переварить все это. Тебе есть где жить или ты уедешь к себе?

— Я позвоню через неделю. — Она с трудом сдерживала радость, хотя этого, наверное, и не требовалось. — Не волнуйся, на улице не останусь.

И ушла. Павел сидел один в кабинете. Приготовленный Галкой кофе давно остыл. В воздухе стоял неуловимый аромат чужого человека, и это было единственное, что напоминало о случившемся. Было ощущение чего-то крайне нежелательного, чужеродного, вторгшегося в отлаженную до мелочей жизнь. И оно не уходило, требовало решения, а он никак не мог сосредоточиться. Не мог понять — что же произошло, кто к нему приходил и чего просил. В голове царил сумбур, мысли мешались, и только одна рефреном стучала в возбужденном сознании: «Аленка умирает…» Надо было попытаться все осознать, понять главное: на что именно он согласился так быстро и легко?

Ответ был прост: на измену Иришке. Он согласился обмануть свою любимую жену, свою единственную любовь, которая была самым родным и близким ему человеком. То, что когда-то в юности он испытывал к Алене, не шло ни в какое сравнение с чувством к жене. Тогда ему было просто тепло и надежно — она была заботливым другом и верной любовницей, но он никогда не испытывал духовной близости с ней. Ира — совсем другое дело. Ира была такой умницей, так хорошо все понимала, что ей можно было рассказать все и получить разумный и неизменно верный совет. Ему было с ней спокойно всегда и в любой ситуации, ему никогда и в голову не приходила мысль о возможности ее обмануть, оставить, заменить другой женщиной.

Ира была директором одного из филиалов его компании, и это было подразделение, за которое он был спокоен. Остальные четыре требовали постоянного контроля и вмешательства, хотя менеджмент был поставлен так хорошо, что сбой мог иметь лишь локальное значение, не оказывая особого влияния на работу компании в целом. Ему все время советовали расширить дело, но он пока медлил: денег было вполне достаточно, честолюбие было удовлетворено. Порой, правда, охватывало смутное беспокойство: что же дальше, доживать на достигнутом, как старики? И вот на тебе, проблема. Да еще какая…

Послышались шаги. Павел очнулся: неужели она возвращается? Вошел Сергей Бортников — его компаньон и друг, который был в недельной командировке в Европе и решил, видимо, по пути из аэропорта заехать в офис.

— Привет! — Павел поднялся навстречу другу, тепло пожал руку. Серега был свой человек, они дружили и семьями. — Как съездил?

— Здорово, братан! Поездка — полный прикол, воздух объединенной Европы, знаешь ли, бодрит. И вообще — пора кончать с баксами и переходить к расчетам в евро. Дела наши идут неплохо, контракт скорее всего будет подписан, но об этом потом. Проезжал мимо, увидел свет в знакомом окошке и решил заглянуть, сказать «хай!». Но что за думу вижу на челе? — Серега любил иногда для разнообразия выражаться высоким штилем.

— Да так… — Павел запнулся. Возникла мысль рассказать все. Но стоило ли — так сразу, не разобравшись самому? Может, еще обойдется. — Ничего серьезного, устал.

— Чего сидишь тогда? Хотя знаю, любишь работать один, без коллектива. Ладно, не хочешь, не говори. А я все-таки поеду домой — извини, хочется детей обнять, да и Аннушка ждет в машине. — Бывай, до завтра!

Ростовцев снова остался один. И это было уже угнетающее одиночество, требующее принятия решения в ситуации, кажущейся ему неразрешимой.

Павел допил холодный кофе. Машинально проверил электронную почту — в ящике было пять непрочитанных сообщений. Он не стал их открывать: почему-то немедленно захотелось увидеть Иришу.

Тщательно заперев кабинет и проверив охрану, Павел уехал домой. До конца дня, разрушившего отлаженный механизм его жизни, оставалось четыре часа. Ему не хотелось принимать решения сегодня. Это был просто инстинкт самосохранения, попытка продлить еще на несколько часов свою прежнюю спокойную жизнь. По дороге он купил цветы — своей единственной.