Вероника решает умереть - Пауло Коэльо Страница 4

Виллете – это было такое место, откуда никто никогда непытался бежать. Здесь бок о бок находились настоящие умалишенные, угодившиесюда по решению суда или переведенные из других больниц, и те, кого объявлялиили кто сами притворялись сумасшедшими. В результате возник совершенный хаос, вгазетах то и дело мелькали сообщения о всяческих злоупотреблениях в стенахклиники, о дурном обращении с больными, однако ни разу ни одному журналисту неудалось добиться пропуска в Виллете, чтобы собственными глазами увидеть, что жев ней на самом деле происходит. Правительственные комиссии проводилинескончаемые и столь же безрезультатные расследования, слухи не подтверждались,акционеры угрожали раззвонить по всему миру об опасности иностранных инвестицийв Словении... а приют не только выстоял, но и, судя по всему, процветал.

– Моя тетка несколько месяцев назад тоже совершиласамоубийство, – продолжал женский голос. – А до этого почти восемьлет не желала выходить из своей комнаты и только без конца ела, курила,толстела и спала, наглотавшись транквилизаторов. И это при том, что у нее былидве дочери и преданный, любящий муж.

Вероника попыталась повернуть голову, чтобы увидеть, чей этоголос, но ничего не получилось.

– Лишь однажды я видела, как в ней проснулся живойчеловек, – когда она узнала, что муж завел себе любовницу. Тетка закатилабезумную истерику, расколотила всю посуду в доме, худела на глазах, и неделямине давала покоя соседям своими криками. Хотя это может показаться абсурдным, ноя думаю, если когда-нибудь она была по-настоящему счастлива, то именно в этидни: она за что-то боролась, она чувствовала себя живой, способной ответить наброшенный судьбою вызов. Только при чем здесь я? – подумала Вероника,лишенная возможности произнести хоть полслова. – Я не твоя тетка, да имужа у меня никакого нет!

– Потом муж к ней все-таки вернулся, бросиллюбовницу, – продолжал женский голос. – И тетка опять погрузилась вту же беспросветную апатию. Однажды звонит мне и говорит, что бросила курить,пора вообще изменить образ жизни. И вот на той же неделе, напичкав себяуспокоительными, чтобы заглушить тягу к сигаретам, всех обзвонила и сказала,что вот-вот покончит с собой. Никто ей, конечно, не поверил. И через пару днейпросыпаюсь я примерно к полудню – а на автоответчике послание от тетки,прощальное. Она отравилась газом. Это ее прощальное послание я прослушала многораз: никогда еще в ее голосе не было такого покоя, такого примирения с судьбой.Она сказала, что попросту не способна больше чувствовать ничего – нирадости, ни горя, – и значит, хватит, с нее довольно.

Веронике стало жаль женщину, которая рассказывала этуисторию. Должно быть, она искренне хотела понять смерть своей тети. Как можноосуждать людей, решивших умереть, в этом мире, где каждый старается выжитьлюбой ценой?

Никому не дано судить. Каждый сам знает глубину своихстраданий, – тех страданий, когда, в конце концов, теряется сам смыслжизни. Веронике хотелось высказать именно это, но она только поперхнулась из-затрубки в горле, и ей пришла на помощь невидимая обладательница голоса.

Над Вероникой – над ее спеленутым телом, увитымтрубками, которые должны были всячески его защищать от собственной хозяйки, отее намерения покончить с собой, – склони лась медсестра. Вероника затряслаголовой, взглядом умоляя вытащить из нее эту проклятую трубку, чтобы дали ейнаконец умереть спокойно.

– Вы нервничаете, – сказала женщина. – Я незнаю, раскаялись ли вы или все еще хотите умереть, но мне это безразлично. Меняинтересует только выполнение моих обязанностей: если пациент начинаетволноваться, по правилам я должна дать ему успокоительное.

Вероника замерла, но медсестра уже делала в вену укол.Вскоре Вероника вновь оказалась в странном мире без сновидений, и последним,что она видела, проваливаясь в забытье, было лицо склонившейся над неюмедсестры: темные глаза, каштановые волосы, отсутствующий взгляд человека,который делает свое дело, – делает просто потому, что так положено, тактребуют правила, и, значит, бессмысленно задаваться вопросом – почему.

Об истории, которая случилась с Вероникой, Пауло Коэльоузнал три месяца спустя, за ужином в одном из алжирских ресторанов Парижа, отзнакомой словенки – мало того, что тезки Вероники, но и дочери главноговрача Виллете.

Позже, уже когда созрел, замысел этой книги, ее автор хотелбыло вначале изменить имя героини, чтобы не путать читателя. Он долгоприкидывал, не назвать ли Веронику, которая решила умереть, Блаской, илиЭдвиной, или Марицей, или еще каким-нибудь словенским именем, но, в концеконцов, решил оставить все как есть, то есть сохранить подлинные имена.Поэтому, решил он, когда в книге появится та, с кем был ужин в ресторане, тоона будет называться «Вероникой-подругой автора». Что же до самой героиниромана, то, наверное, нет необходимости давать ей какие-либо уточняющиеопределения – ведь в книге она и так будет главным действующим лицом, ибыло бы утомительно называть ее всякий раз «Вероникой-душевнобольной» или«Вероникой, решившей умереть». Как бы то ни было, и сам автор, и его подругаВероника появляются только в одной главе – вот в этой.

За столом в ресторане Вероника рассказывала, какой ужас ейвнушает то, чем занимается ее отец, – особенно если учесть, что под егоначалом заведение, которое весьма ревниво относится к своему реноме, а сам онработает над диссертацией, которая должна принести ему известность в ученоммире.

– Тебе вообще известно, откуда взялось само слово«приют» [1]? – спросила она. – Все началось в средние века, когда каждыйимел право искать убежище при церквах, в святых местах. Что такое право наубежище, понятно любому цивилизованному человеку! Как же так получилось, чтомой отец, будучи директором того, что называется «приют», может поступать слюдьми подобным образом?

Пауло Коэльо захотелось узнать подробнее обо всемпроисшедшем, ведь у него была весьма веская причина заинтересоваться историейВероники.

А повод был такой: его самого помещали в клинику длядушевнобольных, или «приют», как чаще называли больницы такого рода. И былотакое не один раз, а целых три – в шестьдесят пятом году, в шестьдесятшестом и в шестьдесят седьмом. Местом заключения была частная клиника доктораЭйраса в Рио-де-Жанейро.