Огонь в итальянском сердце - Лаура Тонян Страница 4

— Хотите сказать, любой итальянец сможет назвать всех итальянских поэтов, художников, писателей, — принимаюсь загибать пальцы, — скульпторов, философов, ученых…?

Смеясь, Исайя бросает непотушенную сигарету в стеклянную пепельницу и скрещивает руки, умоляя меня замолчать.

— Все, хватит-хватит-хватит! — стонет он, продолжая нелепо гоготать. — Я понял тебя, ты права!

Довольная тем, что смогла «сделать» обдолбанного хозяина ночного клуба, я откидываюсь на спинку стула и кладу ногу на ногу.

— Знаешь, почему я подсел к тебе? — облизнув губы, отрешенно спрашивает Исайя.

Он ведет по темной шевелюре рукой — туда и обратно.

— Потому что вам здесь все можно?

Бизнесмен, ухмыльнувшись, опускает взгляд на стол. Пару мгновений мы оба смотрит на сигарету, которая самостоятельно потухает в пепельнице.

— Потому что я никогда тебя здесь раньше не видел, — положив левую руку на стол, он кивает на мой блокнот. — Ты что, сочиняешь книги?

Я растерянно мотаю головой.

— А, может, ты рецензент? — предполагает Исайя.

Подошла моя очередь потешаться над ним. Я складываю руки на груди и вхожу в азарт. Впервые в жизни у меня нет отторжения от разговора с человеком, находящимся в состоянии наркотического опьянения. Это все ещё моя гипотеза и не более того, но зрачки у Исайи расширены, а ведет oн себя достаточно странно, так что…

— Вообще-то, для таких дел давно придумали ноутбуки.

— Ой, ну, как будто я не знаю этого! — Исайя несдержанно взмахивает рукой. — Просто зачем тебе такой толстый блокнот? — Он указывает на мою записную книжку в бежевом переплете.

Тут меня перехватывает гордость за себя, и я хочу заявить, кем являюсь, на кого прилежно учусь и зачем, собственно, пришла сюда. Но, к счастью, мой мозг отказался играть по правилам сердечных импульсов. Я начала думать, а самое главное — молча делать это, не выдавая собеседнику никакой чуши, хоть он и ждал моего ответа. Журналистов не очень-то любят, если я расскажу правду, то рискую быть вышвырнутой из паба на улицу.

— Эм-м-м… Я…

Исайя, хохотнув, подсказывает:

— Проглотила язык?

Он соображает далеко не в совершенстве, вероятно, из-за наркотиков. Это мне на руку, поскольку владелец бара переключается на другой интересующий его вопрос.

— расскажешь, откуда ты?

— Из Венгрии.

— Из Будапешта?

Прыскаю, потому что об этом спрашивают чаще всего.

— Нет, из Дьёра. — И прежде, чем Исайя интересуется «а где это?», я продолжаю: — Крошечный городок между Будапештом и Веной.

Исайя присвистывает и располагается удобнее на железном стуле ещё более вальяжно, словно под ним — трон, не меньше, а он здесь — король.

— Ничего необычного, — я смущаюсь его настойчивого взгляда и опускаю глаза, отпив из чашки вкусный чай, — в маленьких городах всегда сложнее: тебя все знают, каждую твою неудачу помнят до конца жизни. Ждут, когда ты начнешь свои первые отношения и решишься ли рано выйти замуж, а у нас это распространено.

Он выгибает бровь дугой и прикусывает щеку изнутри, дожидаясь моих объяснений.

— Ну-у, — прочистив горло, я снова прячу под ресницами глаза, — у нас принято рано вступать в брак, рожать детей. У венгерских женщин жизнь вращается вокруг семьи, уюта в доме, любви к своему мужу, создания для него самых комфортных условий, считают себя неотъемлемой частью супруга.

Исайя кивает на каждое мое слово, а потом, хитро улыбнувшись, говорит:

— А ты не такая?

— Наверное, нет, — слегка помявшись, выговариваю.

Именно выговариваю, ведь он глядит так пристально. Если бы я была в него влюблена, давно бы растаяла — как снег под солнечными лучами.

— Отец привез меня в Италию, когда мне было пять. Он приезжал сюда по работе, показал мне Рим и ещё три города, но только в столицу я влюбилась всей душой, — заулыбавшись приятным воспоминаниям, уже не могу остановиться. — Родители не были в восторге, что я хочу уехать сюда учиться, пришлось настоять. Они уверены, что, окончив университет, я вернусь домой, но я не хочу.

Исайя серьезнеет вместе со мной.

— Почему?

— Я грезила Италией так много времени, отдала слишком много сил, чтобы быть там, где я есть сейчас. Вплотную начала изучать итальянский язык с двенадцати лет.

У бизнесмена напротив брови ползут вверх.

— А твой репетитор…

— У меня его не было, — перебиваю, а затем делаю резкий вдох: — Я самоучка.

Да, мне приятна его реакция. Взгляд такой… пораженный. Чтобы проявить ещё больше восхищения, Исайе осталось разве что поаплодировать.

— Родители не могли позволить себе расходы на занятия, которые мне, как считали они, все равно не пригодятся.

Не отворачивая от меня головы, собеседник выбрасывает правую руку вверх и щелкает пальцами два раза. Рядом с ним практически в тот же миг появляется красотка-официантка, готовая исполнить, наверное, любое желание — вот таким взглядом она в него вперилась.

— Леона, я хочу бренди. Принесешь мне стаканчик?

Она отвечает, точно поет:

— Конечно-о-о!

Когда Леона удаляется, я перевожу взгляд обратно на Исайю. Мне кажется, он даже не отнимал от меня глаз все это время. Нацелив на меня указательный палец, он им дергает, сощурив глаза.

— Что-то в тебе все-таки есть, — комментирует Исайя все то, что я ему о себе поведала.

Стушевавшись пуще прежнего, я зажимаю ладони между бедер. Леона прискакивает вприпрыжку к нему с напитком, а он приказывает поставить стакан на барную стойку. Сам же достает из кармана брюк-хаки смартфон. Подумалось, что он собирается попросить мой номер, однако — нет. Исайя набирает кого-то, поднимается из-за стола, слушает, пo всей видимости, гудки на том конце провода, и только потом сбрасывает. А в следующую минуту уже из другого кармана собеседник выуживает визитку, кладет ее на тот край круглого стола, где устроилась я. Опускаю взор на металлический прямоугольник — провожу по нему пальцами. Я вижу цифры, буквы, адреса, но не успеваю прочесть, поскольку Исайя вновь приковывает внимание к себе. Он упирает свой палец в оригинальную карточку и ожидает, что я подниму на него глаза. Что я и делаю в конечном счете.

— «Голубые танцовщицы», — произносит он, ударив по визитке быстро два раза. — Если захочешь, приходи туда. Тот клуб тоже принадлежит мне.

Я мешкаю, раскрыв слегка рот. Не знаю, что ему ответить.

— Вообще-то…

Собираюсь сказать, что в такие места не хожу, но Исайя успевает меня перебить.

— Знаешь, я не сам придумал это название. Мне подсказал Эдгар Дега, — я в непонимании нахмуриваюсь, а он, усмехнувшись, объясняет: — Французский художник, он умер почти столетие назад. Обожал балерин.