Фанатки тоже пьют кофе на завтрак - Саша Керн Страница 4

Смешно, как люто гонит нас

В толкучку гомона и пира

Боязнь остаться лишний раз

В пустыне собственного мира.

И. Губерман

Конечно, я видела, как из машины сразу же выскочила немолодая расстроенная англичанка. Почему-то ее внешность и возгласы давали понять, что она жительница Туманного Альбиона – бледная, стройная и орущая по-английски.

– Sorry! Sorry! – кричала она.

«Какое sorry, – подумала я. – Это ж Е, П, Р, С, Т и весь алфавит вместе взятые!»

Сразу никак не получалось разобрать всех ее взволнованных речей, но отличная память, натренированная на американских фильмах, помогла мне осознать, что она кричала уже что-то другое, более пугающее:

– Кровь! Кровь! У вас идет кровь!

Боль отдалась в виске. Я протянула руку и нащупала рану у самых корней волос. Потом посмотрела на пальцы – точно кровь, совсем немного, даже не стоило так орать. Вокруг собирались люди, я чувствовала холод во всем теле, асфальт совсем не грел. Женщина, которая вышла из машины, продолжала взволнованно щебетать возле меня:

– Я отвезу вас в больницу. Там вам окажут помощь. Все будет хорошо.

– Окей, – согласно кивнула я.

Говорила же, англичане очень добродушные и милые люди. При помощи блондинки из «Пежо» я осторожно поднялась на ноги и побрела к ее машине, будь она неладна. Еще раз взглянув на дом Джонатана, мысленно сказала ему «пока» и села в автомобиль, где играла приятная музыка и пахло ванилью. Леди пристегнула меня ремнем безопасности.

«Осторожная! Где только гуляла, эта ее осторожность, когда она сшибла меня с ног?!»

За окном замелькали дома, и я закрыла глаза, чтобы не рябило. Леди привезла меня в отделение скорой помощи и сказала, что все оплатит, и я могу не волноваться по этому поводу.

«Мне-то чего волноваться не я сбила пешехода…» – возмущение топило мое ангельское терпение. Но я помалкивала, исходя из соображений своей безопасности, не хотелось, чтобы все знали, что я переходила дорогу в неположенном месте и почти с закрытыми глазами.

Небольшая приемная поликлиники, куда мы вошли, встретила шумом потолочных ламп и тихим говорком одной из сестер у стойки, пахло здесь, как и в любой больнице – чистотой и лекарствами. Меня посадили в кресло-каталку и отправили в смотровую палату, где врач обработал висок и заклеил ссадину пластырем. В это же время он пытался расспросить о моем состоянии и причинах аварии, которые я пыталась скрыть:

– Как вас зовут?

– Стася.

– Сколько вам лет?

– Двадцать один.

– Где вы живете?

Тут мне пришла гениальная мысль. Конечно, надо знать, что, когда ко мне в голову приходят гениальные мысли, лучше их сразу отбросить в сторону, но больше ничего придумать мне не удалось, поэтому:

– Не помню, – ответила я, потому что меня жутко раздражали его холодные руки и запах изо рта.

Доктор удивился. Кажется, даже волосы на его седом затылке немного зашевелились. Он поправил очки и пристально посмотрел на меня своими карими глазами.

– Мне кажется у меня провал в памяти, – обреченно пролепетала я и опустила глаза.

– И как давно вы это заметили? – встревожено задал очередной вопрос доктор, разглаживая пластырь у меня на виске.

– Что заметила? – наивно удивилась я.

– Как что? – на его лице негодование. – Провалы?

– Доктор, какие провалы? – сквозь смех произнесла я.

Врач замолчал. Я заулыбалась, виновато отводя взгляд:

– Простите, это шутка. Со мной все в порядке. В смысле голова работает нормально. Я почти не ушиблась, просто ссадина.

Оказалось, этого доктору недостаточно, и шутки он не любил и шутников тоже, пришлось терпеть фонарик, светящий мне в глаза. Потирая бедро, я объяснила врачу, что удар пришелся как раз туда, где могла бы быть отличающая меня от других выпуклость. Но через несколько минут, когда в смотровой палате появился крепкий мужчина в зеленом костюме с каталкой, я пожалела о том, что вообще заговорила об этом. Меня положили на каталку и повезли делать снимок, лампы на потолке ярко светили в глаза и, сбившись со счета, я прикрыла веки, вновь себя ругая за то, что иду на поводу у своих бредовых идей.

Оказалось, перелома нет и трещин – тоже. Зато теперь есть Лондонское черно-белое фото моей попки. Класс! Приеду домой, украшу стену своего скромного жилища этим шедевром.

Взяв в руки снимок, я направилась в приемное отделение, где меня ждала расстроенная англичанка, разрушившая все мои планы. Леди болтала с кем-то по телефону, не хотелось мешать, поэтому я просто стояла у нее за спиной и бессовестно слушала английский треп.

– Привезти ее к нам? – спрашивала она у кого-то на том конце. – Думаешь, так будет удобно? Да, сегодня Рождество…

Вот ведь, сегодня и правда было католическое Рождество и я, хоть и не католик, все равно хотела получить хоть маленький презент от Вселенной. Хотелось хоть глазочком увидеть Джонатана. Где он интересно сейчас?

– Да-да, – продолжала она. – Думаешь, не я виновата в аварии? Я сбила ее. Хорошо привезу и попробую по дороге уговорить не писать заявления. Хорошо. Хорошо.

Заявление? Что за заявление? Мне не нужны лишние проблемы, и никакого заявления я писать не собиралась. Сама виновата, зазевалась и не увидела «Пежо», но от приглашения провести Рождество в компании, пусть и от такой странной дамы, отказываться не хотелось, не сидеть же в номере и пить одной теплое шампанское? И к дому Джонатана ночью не пойдешь, что там делать, когда все празднуют, а по телевизору только каналы на английском и немецком, с их неповторимым юмором, конечно, лучше в гостях. К тому же Надюха бы мне никогда не простила, что в Рождество, то есть в праздник, я осталась в номере одна. Расстраивать подругу, как и подводить босса – смертельный грех, так что я решила, что соглашусь не раздумывая.

Пока я размышляла, леди повернулась и осуждающе посмотрела на меня.

– Давно вы здесь стоите?

– Нет, – соврала я. – Только что подошла. Вот. – Я протянула ей фото своей попки.

– Все нормально, переломов нет. Можно ехать домой.

Она хитро улыбнулась.

– А где вы живете?

– В отеле, – тоскливо призналась я. – Мне надо немного проехать на автобусе, потом на метро, а там еще пешком минут пятнадцать. Я здесь в командировке, совсем одна…

«Ну, давай, пожалей меня».

Я уже хотела соврать, что мне придется идти пешком через большой пустырь ночью, а леди все не предлагала отпраздновать Рождество у нее, оставалось ковылять самой. И только повернувшись к выходу я, наконец, услышала: