Артур, Луи и Адель - Дана Делон Страница 4

Но я не мог просто взять и уйти – только не после случившегося. Я не мог развернуться и оставить ее одну в этой палате. Я попытался объяснить заботливому папаше, что никуда не уйду. А он позвал охрану, и, возможно, я бы ушел, решив, что обязательно зайду позже. Но из палаты Адель послышалось громкое и надрывное: «Артур!» Она звала меня так отчаянно, так оглушительно, так неистово. Я, теряя терпение, попросил пропустить меня. Мне начали объяснять, что в палату имеют право заходить лишь члены семьи. И среди всеобщих споров, доводов, упреков и указаний катиться к чертям собачьим был слышен крик Адель… она продолжала звать меня. Ее крик до сих пор звенит в моих ушах. В какой-то момент я попробовал прорваться к ней, но один из охранников схватил меня за плечо и резко дернул назад. «Артур!» – звенело на весь коридор, но уже тише. Я слышал, как врачи говорили об уколе и успокоительном. Во мне проснулась такая злость! Я лишь хотел увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке. Но меня лишили такой возможности. Я не помню подробностей драки, я лишь знаю, что каждый человек в этом здании, попытавшийся остановить меня, горячо пожалел об этом. А затем меня забрала полиция, после было слушание, далее тюрьма. И я так и не увидел Адель.

– Ей очень нужна твоя помощь, – обрывая поток моих воспоминаний, говорит Марсель.

Я сжимаю челюсть и сцепляю руки в замок.

– Послушай, я не знаю, зачем ты пришел, но, возможно, ты не в курсе, что у меня пожизненный запрет на приближение к твоей сестре.

Парень, поджав губы, кивает:

– Я все это знаю, но проблема в том… – Он запинается. – Она сходит с ума. Она не в себе.

Мое сердце замирает, но я не успеваю задать ни одного вопроса.

– Пожалуй, начну по порядку, – отворачиваясь к окну, говорит он. – После того как тебя скрутили в больнице, Адель пришла в себя, и выяснилось, что она ничего не помнит. У нее амнезия, стерты абсолютно все воспоминания с раннего детства. Она не помнит ни тебя, ни себя – словом, ничего. Но она зовет тебя ночами, – насупив брови, тихо произносит он, – тебя и Луи. В какой-то момент она начала бесконечно выпытывать у родителей, были ли у нее знакомые с такими именами. И однажды мама ей все рассказала, но Адель так разнервничалась, у нее из носа пошла кровь, а потом она грохнулась прямо на пол в гостиной и очень сильно ушибла руку, спину и голову… Но самое страшное: она вновь все забыла. Психотерапевт говорит, что мозг Адель таким образом защищает ее от травмы. Поэтому в нашей семье больше никто не рассказывает ни о тебе, ни о Луи. Но она… – Марсель опускает голову, – каждую ночь кричит ваши два имени. Каждую божью ночь она бьется в истерике. Я не знаю…

Перед глазами темнеет. Я приподнимаю руку, обрывая его, и опускаю голову на колени.

– Останови машину, – грубо прошу я, пытаясь выровнять дыхание.

Водитель выполняет мою просьбу: включив аварийку, он останавливается на обочине. Я выпрыгиваю из машины, и меня начинает выворачивать. Чертов омлет, который я заставил себя проглотить, вода, которую выпил, ощущение, что вместе со всем этим я выплевываю и собственные кишки. «Она ничего не помнит, ни тебя, ни себя… каждую ночь она бьется в истерике…» Когда я сидел в тюрьме, я успокоил себя тем, что, если она захочет, сама найдет меня, напишет мне, придет повидаться. Адель никогда не была послушной, если бы она хотела меня увидеть, никакой запрет бы не помешал ей это сделать. Но за три месяца от нее не было никаких вестей, тогда я решил, что, возможно, она приняла решение не знать меня, вычеркнуть из жизни. И я бы понял, после всего случившегося я бы с большей охотой принял такое ее решение, а не потерю чертовой памяти. В голове не укладывается… Марсель стоит рядом и аккуратно подает мне воду.

– Родители думают, что все наладится. Но я знаю, что нет. Пару недель назад она резала себя. Видел только я… но ты понимаешь? Она резала себя канцелярским ножом.

Трясущими руками я забираю пластиковую бутылку и, судорожно вдохнув, делаю глоток. Я молчу, стараюсь подавить судороги в теле и обрести голос.

– Как это «резала себя канцелярским ножом»? – тяжело дыша, наконец хрипло спрашиваю я.

Видимо, мой вопрос кажется ему глупым и неуместным.

– Она не помнит ни себя, ни своего тела, ни своей жизни, она сходит с ума! Что тут непонятного?! – неожиданно взрывается Марсель и смотрит на меня большими, полными страха глазами. – Я не знаю, как ей помочь! Я ничего не знаю о ее жизни. Ни о ваших проведенных вместе каникулах, ни о вашей дружбе, ни о том, почему случилась та авария! Ничего! Но ты… – Он тычет в меня пальцем и злобно щурится. – Ты в курсе всего. Ты знаешь то, чего не знают даже наши родители. Я помню домашние скандалы, когда отец попробовал не пустить ее к вам летом. Она кричала, как никогда в жизни, что дороже тебя и Луи у нее никого нет! Она жила в ожидании этих летних месяцев. У нее в комнате висел календарь, и она зачеркивала каждый день, а лето было обведено ярко-красным. – Марсель устало облокачивается на машину. – Если ты ей не поможешь, она окончательно спятит!

Я закрываю глаза и сминаю пластиковую бутылку в руках. Хочется кричать и крушить. Сжимаю кулаки и чувствую, как натягивается кожа на ранах. Адель… ее образ вспыхивает в голове. Искренняя улыбка, громкий смех, прямой, дерзкий, заглядывающий в самую душу взгляд. Я помню ее запах, ощущение кожи под своими пальцами, изгибы фигуры и то, как она произносит мое имя. «Артур» в ее устах всегда звучало особенно, она будто произносила молитву. Я был готов защитить ее от всего мира, без всякого сожаления растоптать, уничтожить каждого, кто хоть немного расстроит ее. Адель была в этом мире моим храмом, моей святыней.

– Как ты хочешь, чтобы я помог ей? – рычу я. – У меня запрет на приближение… – Я резко замолкаю и швыряю бутылку. – Если я нарушу его, мне грозит пять лет тюрьмы…

Парнишка остается невозмутимым.

– Она не помнит тебя, не знает про запрет, значит, не сможет рассказать о его нарушении.

Я тяжело вздыхаю и тру глаза, а Марсель продолжает:

– Послушай, я знаю, что это опасно. Но давай она один раз тебя увидит? Просто увидит. Вдруг ей это поможет… вдруг в ее голове что-то кликнет? Я лишь прошу у тебя одну встречу. Я знаю, ты хочешь ей помочь. Я знаю, она тоже дорогой для тебя человек. Ты, в конце концов, устроил такое в больнице просто потому, что тебя отказывались пускать в палату.

– Как ты себе это представляешь? Как именно мы с ней встретимся?

Марсель достает из внутреннего кармана куртки одноразовый мобильник ^[2] и подает его мне.

– Ее одну никуда не пускают, но скоро будет важное мероприятие, мы всей семьей должны присутствовать. Ты тоже будешь там, я проведу тебя через черный ход и что-нибудь на месте придумаю – по обстоятельствам. Держи телефон при себе, будем на связи.