Научите меня любить - Вера Колочкова Страница 4

– Слушай, Катька… Вот убей меня, не понимаю: зачем ты ей врешь? Ну, сказала бы все по-честному… А то наворотила – и про работу, и про общежитие! На фига?

– Не могу, Сонь. Не могу я по-честному.

– Почему?

– Объяснять долго.

– Ты что, ее боишься?

– Боюсь.

– Да почему?! Как это, родной матери – и бояться? Зачем?

– Зачем, зачем… Глупый вопрос – зачем! Тогда уж спроси – почему… Я должна ее надежды в отношении себя оправдать, понимаешь? Кровь из носу, а должна. Семья у нас не такая обеспеченная, чтобы на ветер деньги бросать. Родители за мое хоть и нелепое, но высшее образование четыре года платили. А я теперь что, должна расписаться в собственной никчемности? Работу, мол, не нашла, живу на хлебах у подруги?

– Ну да. Врать, оно, конечно, лучше.

– А я и не вру… Все равно ж я ее найду когда-нибудь, эту работу! А если не найду, то вон, в ларек овощной устроюсь.

– Так в ларьке и дома можно…

– Нет. Дома – нельзя. Потому что мама меня там, дома, как бы это сказать… Она меня уже позиционировала, понимаешь? Как редкого и модного специалиста. Она очень, очень хотела, чтобы я высшее образование получила. Я же в школе хорошо училась, а экзамены в университет провалила.

– А почему, кстати?

– Да потому, что пятерки мои школьные… Как бы это сказать… Они у меня вымученные были, понимаешь? Мамина установка была такая: чтоб я на пятерки училась. А при такой установке количество в качество не переходит, наверное. В общем, я не знаю, как это объяснить…

– Да ладно. Поняла я. Ты просто зубрила со страху, а в голове ничего не оставалось.

– Ага… Помню, приехала домой, реву от стыда белугой! А мама меня тут же обратно и развернула – поступай, говорит, в какой угодно институт, но чтоб высшее образование у тебя было! Не важно какое. Любое. Пусть даже самое платное. В лепешку, говорит, разобьюсь, во всем отказывать себе буду, но чтобы было – и точка!

– Ну, так ты ж таки его получила! В чем проблема-то? Езжай теперь в свой Захарьевск, Макарьевск…

– Егорьевск. Я из города Егорьевска, Сонь. Маленький такой городок, провинциально-пришибленный. Правда, мама моя там личность довольно известная.

– А кто она у тебя?

– О, по нынешним временам большой начальник! Она в управлении Роспотребнадзора уже много лет работает. Через ее руки все санитарно-эпидемиологические заключения проходят, их еще гигиеническими сертификатами называют. Важная чиновница, одним словом. Тем более сейчас, когда каждый второй торговлей занимается.

– Ха! Так при таком блатном месте она тебя в два счета на работу пристроит!

– Ну да… Может, и пристроит… А только я сама туда не хочу, понимаешь? Са-ма! Ни за что не поеду в Егорьевск! Я там не смогу, не смогу…

– Значит, хочешь лишить мать законных дивидендов?

– Не поняла… Каких дивидендов?

– Каких, каких… Заслуженно эмоциональных! Сама же говоришь, что она четыре года в тебя инвестировала!

– А, ну да… Здесь ты прямо в самую точку попала, Сонь. Если я домой вернусь, то уже точно буду по рукам и ногам этими дивидендами связана. Как ты говоришь, эмоциональными. Не вырвешься. А самое смешное, что это будет красиво называться родительской за меня гордостью. И попробуй с этой дороги свернуть! Шаг влево, шаг вправо – расстрел. А у тебя что, не так? Твой Алик разве с тебя свои дивиденды не получает? Он-то уж, по-моему, стопроцентный в этом смысле инвестор…

– Э, нет, подруга! Не скажи! Не надо мешать все в общую кучу. Потому что у нас с Аликом все по-честному. Он по-честному вкладывается, я по-честному отдаю. И никаких претензий сторон не имеется. Потому что он мне – никто! Он – чужой. Ни сват, ни брат, ни отец родной. А ты свои дивиденды за что платишь? За то, что родители в твою учебу вложились? Так они ж тебе не чужие! Они вроде как своему ребенку бесплатно помогать должны, из первородных родительских чувств-с… Ну что, чуешь подмену?

– Да чую, чую… Наверное, ты права, Сонь…

– Ты знаешь, Катька… Вот если бы моя мама мне могла помочь, я бы ни на минуту ни о каких дивидендах не задумалась. Потому что знаю: она меня просто так любит. Ни за что.

– Ага. Потому и в содержанки благословила.

Черт его знает, каким образом у нее эти обидные слова вырвались! И вовсе она не хотела ничего такого говорить… Отплатила за Сонькину доброту, получается. Вон как та сразу напряглась, как грозовая туча. Сейчас молнией ударит. И поделом.

Сонька, однако, не торопилась ударить в нее обидой. Сидела, молчала подозрительно. Потом вдруг тихо и грустно произнесла:

– Дура ты, Кать… Причем дура несчастная. Такая несчастная, что я и ругаться с тобой не хочу. Тоже нашла чем попрекнуть…

– Извини, Сонь. Я не хотела. Честное слово! Сама не знаю, как у меня…

– Да ладно. Можешь и дальше гордиться своей девичьей честностью. На здоровье. И пусть я по-вашему, по-честному, дрянь из дряней, проститутка и содержанка, но зато я свободна по-человечески, в сто раз более свободна, чем ты. И мать моя – свободна. Потому что она меня любит по-настоящему. И всегда будет любить, что бы я с собой ни сотворила. А ты – ханжа! И мать твоя – ханжа! И не любит тебя! И ты ее не любишь! Что, разве не так? Скажи – не так? Чего молчишь?

Ну что, что она могла Соньке ответить? Да ничего не могла. Нет, можно, конечно, и возмутиться праведно, и опровергнуть всякими доводами Сонькины слова, а только…зачем? Лучше уж так – отмолчаться. Потому что называть вещи своими именами – стыдно. Мало того, что стыдно – смерти подобно. Права Сонька – нет у нее никакой дочерней любви. У других есть, а у нее – нет, хоть тресни. Ничего нету, кроме тихого по отношению к матери раздражения. Да, именно раздражения, трусливого и мерзкого, которое шевелится внутри, как неизлечимая стыдная болезнь, и которое надо старательно прятать, запихивать каждый раз подальше в его вонючее логово. Нет, правда, ужасно же стыдно! Как это – маму не любить? Да еще, не дай бог, в этом откровенно признаться? Нет, язык не повернется взять и бухнуть сейчас Соньке вот так, за здорово живешь, что она в этом смысле такая дефективная. Что-то вроде морального недокормыша. Лучше уж так – промолчать. Или перевести разговор на другую тему. Только надо быстро его перевести, придумать что-нибудь половчее. Например, позвать Соньку на кухню, они вроде завтракать собирались…

Однако ничего хорошего из этой попытки не вышло. Не успела она. Надо было сразу Соньку на кухню звать, а не отмалчиваться целую минуту. Сама виновата – проворонила, не заметила, как подкрались невзначай слезы жалости к себе, несчастной, дефективной и морально уродливой. Подкрались и ударили по глазам, и даже вздохнуть толком не получилось. Вырвался наружу горестный всхлип и затих, будто испугавшись.

– Кать… Ты чего? Ты реветь собралась, что ли? – подпрыгнув, развернулась к ней всем корпусом Сонька.