Мужчина моей мечты - Татьяна Веденская Страница 4

К слову сказать, все самые симпатичные события моей жизни, как правило, случаются именно тогда, когда я совершенно этого не жду. Или еще не жду, или уже не жду. Бывало, что я вообще не ожидала того, что происходило. Например, мое поступление в институт. Откровенно говоря, в школе я видела свое будущее в таких домашне-полевых красках. Знаниями я не блистала, училась серединка на половинку. В общем, была твердой троечницей, потому что панически боялась публичных выступлений. Я показывала неплохие результаты в письменных работах, особенно в сочинениях, но немела как рыба, стоило учителям вызвать меня к доске.

— Чему равен икс? Молчишь? Хорошо! Скажи хотя бы, где здесь икс, и я отпущу тебя с миром, — умоляла меня математичка.

— Кто такой Дубровский? Кто такая Маша? Чего они друг от друга хотели? — билась в истерике русичка. Я стойко молчала, как Мальчиш-Кибальчиш. В итоге меня старались вообще не трогать, никуда не вызывали и ставили тройки исключительно из уважения к моим родителям, которые клялись и божились, что они со мной все учили и что дома я отчетливо понимала, где икс и чего хочет от Маши Дубровский. Однако положение обязывало, и я честно считала себя тупицей, так что ни о каком институте даже не мечтала.

И не замечтала бы, если бы не моя драгоценная Ольга, которая первая заподозрила, что не все так просто с моим интеллектом. Мы жили на соседних этажах, сидели за одной партой, прогуливали одни и те же уроки, и уж она-то прекрасно понимала, что молчу я из чистой вредности характера.

— Слушай, ну чего, тебе трудно было ответить?

— А нечего на меня орать, — упиралась я. — У меня нервы. Я у доски каменею. Может, мне ей письма писать?

— Хорошо. Будем учиться выступать публично, — приняла решение Соловейка и стала тренировать меня, заставляя приставать к прохожим, декламируя отрывки классических произведений.

— Я не могу!

— Считай, что они стеклянные, — сверлила меня суровым взглядом подруга. — И вообще, если ты не скажешь вот той страшной тетке в пуховом платке тридцать слов, я тебя заставлю кукарекать на заборе у школы.

— Бегу-бегу, — кивала я, живо представляя себе картинку около школьного поля. Я, красная как рак в кипятке, кричу «ку-ка-ре-ку», а Ольга злится и предает меня анафеме.

Не могу сказать, что смогла полностью преодолеть природную неспособность к ораторскому искусству, но некоторые приемы я все-таки освоила. А конкретно, если я представляла, что вокруг меня зеленый защитный экран, сквозь который нельзя никому пробиться, я вполне могла что-то там из себя выдавливать.

— Значит, ты ощущаешь опасность, когда тебя заставляют говорить при людях. А что ты чувствуешь конкретно? — пытала меня Ольга.

— Что мне дадут тумаков! И засмеют, — отвечала я, сама удивляясь собственным ощущениям.

Но Ольга вдруг разгадала головоломку, оставив меня с открытым ртом поражаться, как все оказалось просто.

— Между прочим, это у тебя сестренка отбила весь, понимаешь, дар речи! — выдала она диагноз. — Знаю я твою Галку, небось постоянно на тебя орала и требовала, чтобы ты заткнулась.

— Точно! — вдруг озарило меня. — Она всегда говорила, что я несу чушь и что лучше бы мне и вовсе молчать, чтобы люди не знали, какая я идиотка!

— Вот! Теперь мы точно знаем, что все из-за нее. А поэтому не будем ждать милостей от природы.

— А что будем? — удивилась я.

— Взять их — наша святая обязанность. Неужели ты хочешь просидеть всю жизнь в уголочке только потому, что твоя скотская сестричка в детстве удовлетворяла свои амбиции за твой счет?

— Что?! — ошалела я от сложности конструкции. Соловейка уже в десятом классе поражала меня своим умом и эрудицией.

В общем, к окончанию школы было решено, что мы вместе пойдем в гуманитарный университет. Ольга, само собой, добьется там страшенных успехов, ну а меня она надумала взять с собой, чтобы я от рук не отбилась. Вот так и получилось, что сбылась моя несуществующая мечта. Рисуя мысленный зеленый экран, я оттарабанила два устных экзамена, даже не посмотрев в сторону преподавателя. Неожиданно мне поставили пятерки и зачислили в вуз.

— Вот видишь! — радовалась Ольга, показывая мне свои четверки.

Надо отдать подруге должное, ее ничуть не смутило это досадное недоразумение. В любом случае мы были очень счастливы, потому что получили возможность несколько лет по-прежнему сидеть рядом за одной партой и заниматься своими делами. Конечно, до тех пор, пока я не отчебучила Большой Любви с преподавателем истории на четвертом курсе. Тоже, к слову говоря, совершенно неожиданный роман. Он, которому были доступны самые красивые, стройные и длинноногие студентки, жаждущие зачета и острых жизненных впечатлений, выбрал меня, потому что я всего-навсего отлично умела слушать. Я сидела с открытым ртом на всех его лекциях, с благоговением внимала ему на экзаменах. И с таким же благоговением приняла его предложение не толкаться так поздно в метро, а проехаться с ним на машине.

— Ты просто выглядишь совершенно наивной девчонкой, — анализировала его порыв Ольга. — В то время как он давно привык к распущенным студенткам с сигаретами.

— Образно! Прямо как в жизни, — восхитилась я.

— Ну, а то. И тут ты со своим круглым личиком, курносым носом и наивными голубыми глазками. «Неужели! Что вы говорите! Какой вы умный! Вау!»

— Ну, так ведь сработало! — радовалась я. Роман со взрослым опытным мужиком — это как раз то, что надо в двадцать лет. Если бы только все не кончилось так болезненно. Если б я не решила, что Он — моя судьба, Большая Любовь и все такое. Короче, напридумывала себе всяких глупостей, а потом локти кусала. Впрочем, о чем это я? Все к лучшему.

Были и еще случаи, когда в моей жизни неожиданно исполнялись самые разные желания. Например, однажды я страшно захотела поехать летом на море. Я уговаривала маму, я прессовала папу, я даже пыталась заполучить в союзники Галку, но все было без толку. Все долбаное лето я проторчала на нашей покосившейся даче. Я прополола несчетное количество грядок, поздоровела и округлилась на воздухе и думать забыла о море. И как раз тут папаша принес путевку в крымский санаторий! Отцу выделили ее для поправки здоровья, которое, кстати, действительно к тому времени сильно расшаталось. Где-то через год его сердце все-таки не выдержало, и он умер. Жить без папы — все равно что жить без руки. Ее уже нет, но периодически она болит и ноет. Впрочем, откуда мне знать, как жить без руки? Могу только сказать, что без папы я несколько лет ходила с ощущением, что я забыла что-то очень важное, но что — совершенно не могу вспомнить. Потом я вспоминала, что папы больше нет, и плакала. Со временем это происходило все реже, но Олька как-то сказала, что в Михаиле Артуровиче я пыталась найти потерянного отца.