Искушение любовью - Кортни Милан Страница 39

Чувство тошноты так и не прошло до конца, и проблемы с деньгами не способствовали хорошему самочувствию.

В конверт было вложено еще одно письмо — конечно же от Уэстона; короткое, резкое послание с требованием отчета. Джессика быстро сунула его в карман и достала третий листок.

Она узнала почерк своего поверенного. Нахмурившись, Джессика принялась читать его прямо на ходу.

С прискорбием сообщаю вам, что…

Она замедлила шаг, потом остановилась вовсе.

Ее руки не задрожали. Колени не подогнулись. Она запретила своему телу слабость. Не в силах оторвать взгляда от страницы, Джессика дочитала письмо до конца. То, о чем там говорилось, никак не могло быть правдой.

То светлое и доброе, что еще оставалось в ее жизни, было безжалостно у нее отнято. Пока она кокетничала с сэром Марком здесь, в Шептон-Маллет, все окончилось. И у нее даже не было возможности попрощаться.

Она должна была бы разрыдаться, но слезы почему-то не приходили. Все равно они не могли ничего изменить.

Амалия научила Джессику «правилам куртизанки». Бог знает отчего, но сейчас она вспомнила именно их.

Никогда не доверяй мужчине, который дарит тебе бриллианты. За что бы он ни просил таким образом прощения — боль, которую он собирается тебе причинить, не стоит никаких драгоценностей.

Каждый новый мужчина — это риск. Поэтому лучше держаться за покровителя со скромными средствами, который будет обеспечивать тебя два года, чем хвататься за богатого любовника, который бросит тебя через месяц.

И самое важное: Каждой куртизанке нужна подруга. Мы не сможем выжить поодиночке.

Последние семь лет такой подругой для Джессики была Амалия. Амалия заменила ей сестер. Она стала постоянным источником тепла и света в ее жизни.

Но теперь Амалии не было рядом, и ни один из ее мудрых советов не мог помочь Джессике справиться с постигшим ее страшным ударом.

Не думай. Действуй. Так всегда говорила Амалия, и то же самое сказала сегодня сама Джессика сэру Марку. И, следуя этому наставлению, она развернулась и пошла в другую сторону. Легкие горели, как будто она глотнула огня, и Джессике приходилось бороться за то, чтобы сделать каждый вздох. Может быть, завтра она поймет, что совершила ошибку, но сегодня… сегодня ей нужен был ДРУГ.

Это была ошибка.

Только эта единственная мысль стучала в голове у Марка, когда он возвращался домой после состязания. Он шагал широко и размашисто, поднимая вокруг себя облака пыли. Он заставлял себя идти ровно, хотя больше всего ему хотелось бежать во всю мочь, удалиться как можно дальше от событий сегодняшнего дня.

Разум говорил ему, что такой промах мог совершить кто угодно. Ведь оступиться так легко. Миссис Фарли была вдовой, а не неопытной пугливой девственницей. Это был всего лишь поцелуй — головокружительный и опьяняющий, но все равно не более чем поцелуй. Он не прижал ее к дереву, как хотел, не бросил на землю и не задрал ее юбки. Он даже не позволил своим рукам ничего лишнего — только держал ее за талию. А ведь он так жаждал узнать, почувствовать больше!

Это был всего лишь поцелуй. Флирт, зашедший чуть дальше, чем предполагалось. Любой другой мужчина насладился бы вкусом ее губ, а потом забыл обо всем, не придал бы этому никакого значения.

Но Марк знал себя. Для него случившееся было катастрофой.

Он уже терял голову раньше и ненавидел это ощущение. Он прекрасно знал, что это такое — действовать не думая, поддаваться импульсу, не иметь контроля над тем, что произойдет с тобой в следующую минуту. Это было похоже на безумие. Это был ближайший родственник безумия. А Марк был слишком хорошо с ним знаком…

Его мать, впадая в исступление, била его братьев. Она делала и добро тоже, это правда, но едва не убила одного из своих сыновей.

Марк не боялся, что однажды сойдет с ума. Он никогда не замечал в себе ни малейшего помрачения рассудка, никакого намека на помешательство. Но он ненавидел, когда ярость захлестывала его с головой, когда желание становилось таким сильным, что брало верх над разумом. Это напоминало ему о том, что какая-то часть матери всегда оставалась в нем, что бы он ни делал. Вместе с ее глазами и цветом волос он унаследовал и материнский темперамент.

Взрослея, он наблюдал за тем, как мать постепенно перестает быть собой, как от нее остается всего лишь оболочка, заполненная гневом и яростью. Все детство Марк послушно ел овсяную кашу; сегодня он не мог даже смотреть на нее; организм больше не принимал этой пищи. Отвращение к чрезмерным проявлениям эмоций развилось у него так же, как и неприязнь к овсянке.

Марк нередко думал о том, какой могла бы быть его идеальная жена. Он так и не нашел ее среди миллионов робких и послушных девушек, которых постоянно подсовывали ему все, кому не лень. Идеальная жена Марка должна была быть умной. Она была бы прекрасной собеседницей, живой и остроумной, так что он никогда не уставал бы от ее общества, искренней и откровенной, с сильным характером, чтобы не поддаваться его капризам. Она могла без страха отстаивать свое мнение и при необходимости даже бросить ему вызов.

Но в этой совершенной женщине должна была присутствовать еще одна черта — самая важная. Марку нужна была женщина, которая бы его умиротворяла, разумная и уравновешенная, чтобы он мог, ничего не опасаясь, показать ей свою истинную сущность. Она смогла бы усмирить его гневные вспышки; стала бы источником мира и спокойствия в его жизни.

Да, конечно, он надеялся, что его жена также сможет удовлетворять его физические потребности. И все же каждый раз, когда Марк представлял себе акт супружеской любви — о, слишком часто, что совсем не способствовало душевному спокойствию, — он воображал, что это будет… нечто рациональное. Разумеется, там будет присутствовать и страсть, и удовольствие — словосочетание «рациональное удовольствие» отнюдь не казалось Марку глупым и противоречивым. Но в результате сексуального взаимодействия его разум должен был проясняться и очищаться.

Познакомившись с миссис Фарли, он захотел узнать ее поближе. Она показалась ему… подходящей.

Она была красива. Она была умна. И самое важное — она не боялась бросать ему вызов. Она не придавала никакого значения всей окружавшей его мишуре и не верила, как все остальные, в его непогрешимое совершенство. Она была первой женщиной, сумевшей разглядеть за успехом и известностью настоящего Марка, понять о нем главное — он такой же мужчина, как и все остальные. Ему нужна была женщина, способная сказать: «Сэр Марк, вы не правы, и вы должны взять себя в руки».

Миссис Фарли вполне могла оказаться той самой. Марк даже стал надеяться, что именно ее он ждал все эти годы — и не важно, что болтают про нее эти глупые городские сплетники.

Но теперь ему было совершенно ясно, что с этой мечтой придется распрощаться. В одном — но самом значительном — миссис Фарли не подходила ему совершенно. Ее присутствие не успокаивало его; наоборот, она его воспламеняла. Буквально сводила его с ума. Закрывая глаза, он как наяву видел ее длинные угольно-черные ресницы — как она взмахнула ими, бросив на него тот взгляд через плечо. Он представлял себе ее алый рот, ее нежные губы, раскрывающиеся ему навстречу. Он все еще чувствовал их неизъяснимую сладость.