Отвергнутый дар - Салли Боумен Страница 39

В голосе Луизы тут же появились бархатные нотки. Эдуард повесил трубку. Он знал истинную причину этих призывов, и ему стало интересно, как скоро Луиза перейдет к делу.

Ей на это понадобилось полчаса. Все это время, откинувшись в шезлонге и прижимая руку ко лбу, но при этом сохраняя свою лучезарность, она рассказывала ему о промашках прислуги, о своем предыдущем докторе. Сообщила о своих болезненных симптомах, реальных и мнимых, с большим жаром. По большей части ее недомогания были воображаемые и обычно быстро проходили с появлением нового любовника. Но теперь любовников стало меньше, а перерывы между ними удлинились. Наверно, у нее сейчас как раз такой пробел, подумал Эдуард, несколько шокированный собственной отчужденностью.

Он унесся мыслями на Луару, к Элен. Луиза открыто улыбнулась.

– Но хватит о моих проблемах, дорогой. Должна сказать, что выглядишь ты замечательно. Наверно, благодаря свежему воздуху и верховой езде. Тебе следует чаше брать отпуск. Это явно идет тебе на пользу.

– Спасибо, мама, – сказал Эдуард, ожидая продолжения.

– Разумеется, я все время о тебе думаю, Эдуард. – Она изящно наклонилась вперед, и платье ее легло мягкими складками. – Знаешь, что я думаю? Ты не рассердишься? Я думаю, дорогой Эдуард, что тебе пришло время подумать о новой женитьбе.

Бросив эту фразу, она молчала. Эдуард хладнокровно взглянул на нее.

– В самом деле, мама? Это примечательно. И я думаю о том же.

– Правда, дорогой? – Ровно выщипанные брови Луизы слегка поднялись. Она хитровато улыбнулась. Интересно, подумал Эдуард, до какой степени сплетни были близки к действительности и что именно знает Луиза. – Я так рада. В конце концов, нельзя же вечно быть в трауре, даже я пришла к осознанию этого после смерти бедного Ксави. Надо думать о будущем. Надо же жить, в конце концов… У человека есть обязанности…

Она сделала подходящий к случаю неопределенный жест рукой и встала.

– Разумеется, в твоем случае дело не так просто. Я очень это понимаю. Такому человеку, как ты, нужен кто-то особенный… и вот я хотела узнать, я подумала, дорогой Эдуард, когда ты вернешься с Луары… может быть, я устрою небольшой вечер… целую вечность я не давала вечеров. Совсем небольшой, но есть несколько очаровательных людей, которых я, возможно, могу пригласить. Молодая девушка из семьи Кавендишей – ты помнишь ее, Эдуард? И Сильвия де Касталлане. Или Моника – нет, наверное, Монику не надо. Денег у нее, конечно, много, но она не вполне… Нет. И потом есть еще обаятельные американки. Глория Стенхоуп – помнишь, в прошлом году я останавливалась у них на Лонг-Айленде? Прелестная девушка и…

– Мама, простите меня. – Эдуард встал. – Я не хочу, чтобы вы понапрасну тратили время.

– Тратила время? – Луиза широко открыла глаза. – Эдуард, как ты можешь так думать? – Она слегка улыбнулась. – Ну хорошо, Я в самом деле немножко занимаюсь сводничеством. Но матерям это свойственно, дорогой, им это приносит радость. Ты не возражай. И мне так хочется, чтобы ты был счастлив, дорогой, чтобы ты нашел кого-нибудь подходящего, потому что я не хочу, чтобы тебе причинили боль. Ты иногда бываешь таким непредсказуемым, Эдуард, даже опрометчивым. Ну, не хмурься, ты же знаешь, что это правда…

– Мама, – оборвал ее Эдуард. Он посмотрел на Луизу, и та опустила глаза. – Может быть, хватит играть в шарады? Вы слыхали парижские сплетни. Вам что-то сказала Жислен Бельмон-Лаон, которая, видит бог, понятия не имеет, о чем толкует. И теперь вам хочется все узнать. Поэтому вы меня сюда и вызвали. Может, проще было бы так и сказать?

Луиза взглянула на него и улыбнулась. Она ничуть не расстроилась, и Эдуард угрюмо подумал, что ему не следовало забывать о ее неколебимой уверенности в собственном шарме. Теперь она смотрела на него удрученно, почти кокетливо.

– Прекрасно. Ты очень умен. Эдуард. Я признаю это. Люди в самом деле говорят – немного. И я была несколько озабочена. Ну, упоминался некий бриллиант, он был на ней, когда ты водил ее к «Живанши». И в «Гермес». А потом я услышала, что она с тобой на Луаре – а ты никогда туда никого не брал. Поэтому, естественно, я начала думать. Насколько мне известно, она очень молода, англичанка, и никто не имеет ни малейшего понятия, кто она такая. Разумеется, Эдуард, я знаю, что у тебя есть романы, это нормально, так что, может быть, это просто один из них, потому что по рассказам как-то непохоже, чтобы она была вполне…

– Ее зовут Элен Хартлэнд, – Эдуард двинулся к двери. – И это не просто роман, короткий или какой-нибудь еще. А все остальное, по моему мнению, моя личная жизнь, и вас она не касается.

Его лицо было каменным. Луиза шагнула за ним и позвала его, но дверь уже закрылась.

На Луаре день был жаркий, и часы без Эдуарда казались вечностью.

Утром, после его отъезда, Элен прогулялась по призамковым садам и прошла парком на заливные луга. В последние недели она часто приезжала сюда верхом вместе с Эдуардом, они останавливали лошадей как раз на этом обрыве.

Она немного посидела там, в прохладной голубой тени орешника, глядя на широко раскинувшуюся Луару. Река загибалась в пространство, спокойная, серебряная, без малейшей ряби, и казалось, что она не движется. Стрекоза зависла над водой, и Элен смотрела, как солнце высекает радугу на ее крыльях, потом подобрала пригоршню камешков и бросала в воду, глядя на расширяющиеся круги. Тогда она подумала о Билли.

Она пыталась думать о нем в прошлые недели – когда она жила в Париже, когда впервые приехала сюда с Эдуардом. У нее было странное суеверное чувство, что она обязана думать о нем, что нельзя пропустить ни одного дня без воспоминаний о нем, о том, что он делал и что говорил. Если не вспоминать его, то смерть его станет окончательной, как будто он никогда и не жил, словно от его существования не осталось и следа.

Но получалось так, что она не всегда могла думать о нем. Иногда она осознавала, что прошел день, два, иногда три, и она, счастливая, поглощенная Эдуардом, забывала о Билли.

А в эту минуту, без всякого сознательного усилия с ее стороны, Билли вдруг встал перед ней как живой: она увидела его ребенком, потом юношей. Она различала покорность в его глазах, печальное принятие того, что она не любила его, как он ее любит, что бы она ни сделала.

Элен быстро поднялась. Ей следовало бы толком хранить траур по нему, подумала она с внезапным чувством стыда; по крайней мере, это она была ему должна. Если бы она любила его, если бы его смергь была для нее действительно значима, разве она поехала бы сюда?

«Я не должна была становиться счастливой, такой, как сейчас, и так скоро», – снова сказала она себе, совсем как в тот день, когда покинула свою комнату в Париже и вернулась к Эдуарду. Она посмотрела в сторону замка, и вдруг в ней сработал какой-то капризный механизм; ощущение счастья начало улетучиваться, она огляделась вокруг новыми глазами.

Она, видимо, забрела дальше, чем собиралась, во всяком случае, теперь, когда она проходила парком, тени было очень мало, и солнце, стоявшее почти вертикально, вызвало у нее головную боль. Она временами останавливалась, прикрывая глаза, чувствуя, как ею овладевает какая-то странная летаргия.