Невеста рыцаря - Эми Фетцер Страница 39

Слеза скатилась из уголка ее глаза к нему на руку. Она всхлипнула во сне, и ему стало больно — не от раскаяния, а от сожаления о том, что вот так сложилась его жизнь.

А потом ему стало спокойно и хорошо. Еще никогда ему не было так хорошо и спокойно лишь оттого, что он просто обнимал женщину.

«С Пинар даже этого не было», — подумал он, засыпая. И она поплатилась жизнью за одно лишь желание испытать счастье.

Эта ночь была ночью прозрения. И утро — утро предстоящей встречи с товарищами — выдалось неприветливым и хмурым.

Быть может, виновата была не погода, а что-то другое, что-то изменилось в нем самом.

А виновница его дурного настроения ехала далеко позади.

Фляга с вином, которая переходила из рук в руки, уже давно ему не помогала. Поднять настроение вино оказалось не в силах. Коннал посмотрел через плечо на Шинид. Она разговаривала с Гейлероном, но тут встретилась с ним взглядом, приподняв эту свою дьявольскую бровь. Он быстро отвел глаза.

Вновь он не мог получить ту женщину, которую хотел иметь. Первую — из-за диких восточных обычаев. Шинид — из-за того, что не мог дать ей той любви, которой она ждала. Его терзало чувство щемящей пустоты, будто у него был какой-то великий дар, который он утратил. Второй раз с ним такое произошло.

«Женщины отравляют мне жизнь», — подумал он. То, что Шинид отказывалась выйти за него замуж, было не просто плохо, а очень плохо. Она отказывалась выполнить приказ короля, а неповиновение государю — это не шутка.

Брейнор подтолкнул Коннала локтем, предлагая флягу с вином, и Коннал стал пить большими глотками, опустив поводья. Если бы только хмель мог избавить его от неприятных мыслей! Коннал горько усмехнулся и краем глаза увидел, что Шинид подъехала к нему.

— Вы позволите, сэр Брейнор, переговорить нам с Пендрагоном наедине?

Брейнор взял у Коннала флягу, недоуменно пожал плечами и отъехал в сторону.

— Какие-нибудь проблемы, миледи?

— Никаких. Я только хотела узнать, почему мы направляемся на юго-запад, вместо того чтобы держать путь строго на юг?

Коннал искоса взглянул на нее и непроизвольно зябко повел плечами. Интересно, как давно она это заметила? Шинид задумчиво окинула его взглядом.

— Похоже, мы едем в аббатство. Ты хочешь навестить свою тетушку Рианнон?

— Да, я хотел выразить ей свое почтение. Шинид кивнула, соглашаясь.

Если бы она знала, что вовсе не почтение своей тетушке собирался выразить Коннал своим визитом. Он собирался устроить ей допрос. Выяснить, наконец, почему она бросила его младенцем. Зачем сделала так, что вся его жизнь стала сплошной ложью. Как всегда, когда он думал об этом, гнев черной лавиной накатывал на него, и Коннал надеялся, что долгие годы тренировки не пропали даром и лицо его не отразит того, что происходит в его душе. С самого младенчества и до того памятного дня, когда отчим его, Гейлен Пендрагон, произнес те ненавистные слова, Коннал был уверен, что Сиобейн была его матерью, а лорд Тайгеран — его настоящим отцом. Тайгеран умер еще до его рождения, он был убит Гейленом в поединке, когда Гейлен призвал Тайгерана к ответу за преступления, совершенные против Генриха Английского. К счастью, Сиобейн долго не знала, от чьей руки погиб ее муж, но когда ей случайно стало об этом известно, ее только-только зародившееся чувство к Гейлену едва не умерло. Так думал Коннал вплоть до того дня, когда, через год после посвящения в рыцари, он узнал всю правду. Итак, он, оказывается, был плодом совокупления простого ирландского воина с женщиной, которую он знал как тетю Рианнон. И еще узнал, что, когда он был ребенком, Рианнон спровоцировала резню, в которой погибло немало людей. И сделала это с одной целью — не открыть Гейлену и Сиобейн настоящего имени своего любовника.

Вот тогда-то Коннал и решил стать крестоносцем, чтобы бежать от людей и из страны, где он испытал позор.

Он не имел права называться ирландским лордом, даже если правду об этом знали лишь его приемные родители.

Он был сыном предателя и убийцы. Человека слабого настолько, что он смог убить своих соплеменников по приказу Локлана О'Нила. Он был сыном женщины, которая с радостью выдала своего ребенка за наследника клана О'Рурков, вместо того чтобы самой воспитывать его и заботиться о нем. Этот обман был совершен ради их клана, как заявила ему Сиобейн. Клану нужен был предводитель мужчина, и хотя она и правила сама, но делала это от его имени.

Коннал много лет хранил эту постыдную тайну. Он понимал, что узнай кто-нибудь о том, что он был сыном простого воина, все, чего он достиг, пошло бы прахом. И в первую очередь доверие и уважение короля Ричарда. Для него самого не имело значения, был ли освящен церковью союз его родителя или нет, ибо в Ирландии понятия «бастард» не существовало, но в Англии дело обстояло совсем иначе. — Пендрагон?

Он метнул на Шинид недобрый взгляд. Вообще-то он привык к тому, что она его так называла, но после прошлой ночи желание поскорее пересечь границу, отделявшую формальное «Пендрагон» от интимного «Коннал», стало навязчивой идеей.

— Я вижу глубокую печаль на твоем лице.

В голосе ее прозвучало нежное участие, не более того, но в душе его что-то шевельнулось.

— Есть о чем подумать, — уклончиво ответил он, и лицо ее омрачилось.

— Рианнон будет рада увидеть тебя, хотя она уже давно никого не принимает.

— Я знаю.

Уйдя в монастырь после известных событий, его мать дала обет молчания. Она даже его отказалась принять, когда он явился к ней в монастырь в первый раз.

— Почему бы тебе не поехать к ней одному, а мы все не спеша отправились бы на юг. Ты легко нагнал бы нас после встречи с тетей.

Коннал уже обдумал такую возможность. Догадывается ли Шинид о том, насколько тяжелый ему предстоит разговор с Рианнон?

— Я не оставлю тебя и моих людей ради… своих дел. Шинид вздохнула.

— Насколько, должно быть, утомительно постоянно думать о том, чего от тебя ожидают другие, вместо того чтобы понять наконец, чего ты хочешь сам.

Коннал, похоже, обиделся.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Ну так расскажи, чтобы я знала.

Коннал задумался. Слишком много было в его давнем и недавнем прошлом такого, о чем ей не следовало знать. Зачем ей знать о том, каким презрением проникся он к своему отцу, когда Гейлен взвалил на еще не окрепшие плечи юноши семнадцати лет от роду горькую правду о его рождении…

Зачем ей знать о том, что он думал и чувствовал, убивая своих соотечественников по приказу своего командира, и как долго потом мучился, раскалываясь надвое: чувство долга против зова крови? Как винил в двойственности своей натуры презренного родителя… Немало было всякого в Сирии, на Кипре, в Святой земле — убийства, резня. Руки его были обагрены кровью, в том числе кровью невинных. При мысли об этом ему становилось тошно от собственной низости. Коннал закрыл глаза и покачал головой.