Смятение чувств - Мэри Бэлоу Страница 39

В результате во сне Дэвид всегда стрелял именно для того, чтобы убить. Совершенно сознательно… Абсолютно хладнокровно… Во сне он всегда ненавидел Джулиана. Он совсем не испытывал к нему любви. Только непреодолимое желание убить его.

О Боже! Дэвид закрыл глаза и прикоснулся лбом к оконному стеклу. Он опять вспотел. Пробуждение никогда сразу не освобождало из плена кошмаров. А если сон – это и есть реальность? Что, если сон лишь выявляет то, что скрывает разум? Что, если убийство Джулиана не имело никакого отношения к Джорджу Шереру? Что, если он, Дэвид, убил Джулиана только потому, что ненавидел его и желал ему смерти? Потому что хотел Ребекку?

А теперь Ребекка принадлежит ему. Она лежит за его спиной в постели, погруженная в сон. Лишь пару часов назад он занимался с ней любовью. Она его жена. Но почему он женился на ней? Только ли из чувства ответственности перед вдовой, мужа которой он убил? Или потому, что он хладнокровно запланировал сделать ее своей?

Прохладный ночной воздух бросил его в дрожь. И еще одна мысль всегда преследовала Дэвида, когда он переживал последнюю фазу выхода из кошмара, хотя эта мысль и не играла никакой роли в сновидении. А если Джулиан действовал в целях самообороны? Что, если Джордж Шерер пытался убить его и Джулиану оставалось лишь защищать свою жизнь? Если он попал в ситуацию, в которой решался вопрос – убить или быть убитым? Однако даже при этом право было на стороне Шерера – он был обманутым мужем. Но разве это позволяло ему убить Джулиана? И сделать это в самый разгар сражения, когда они оба, как предполагалось, уничтожали врагов и защищали своих соотечественников?

Вопрос носил чисто риторический характер, если только реакция Дэвида на то, что открылось тогда его глазам, была правильной. А если нет? Но даже в таком случае мог ли он стоять и наблюдать, как Джулиан собирается пронзить саблей повергнутого на землю человека?

Сон, ужасный сам по себе, всегда уступал место сопровождавшему пробуждение куда более худшему кошмару.

– Дэвид? – Он почувствовал легкое прикосновение к своей руке.

Он быстро обернулся и увидел стоявшую рядом с ним Ребекку: она смотрела на него как-то озабоченно. Боже мой, меньше всего он хотел видеть в этот момент свою жену в ночном туалете, с распущенными по спине волосами, в их спальне. Его окружила атмосфера родного дома со всей присущей ей интимностью. Ребекка… Жена Джулиана…

– Возвращайся в постель, – резко сказал он. – Ты должна спать

– С тобой все в порядке? – спросила она. – Что-нибудь случилось?

– Ничего плохого. – Он свирепым взглядом посмотрел на нее. – Возвращайся в постель.

Она отпустила его руку.

– Ты так тяжело дышал, – объяснила она. – Я подумала, у тебя что-то болит.

– Легкая бессонница, – сказал он. – Порой я страдаю от нее. Пусть это тебя не беспокоит, Ребекка.

– «Не вмешивайтесь в мою жизнь», – произнесла она так нежно, что в какой-то момент Дэвид даже не был уверен, правильно ли он понял ее слова. – Ты обычно так говорил, когда случалось нечто дурное и кто-то мог бы предложить тебе свое сочувствие, Дэвид. «Не вмешивайтесь в мою жизнь». Я совсем забыла, что это больше всего возбуждало во мне неприязнь к тебе.

Дэвид тяжело вздохнул.

– Возвращайся в постель, – повторил он, в несколько большей степени контролируя свой тон. – Я ценю твое беспокойство, но не хочу вынуждать бодрствовать и тебя, Ребекка. Это было бы несправедливо.

– Это что, был дурной сон? – поинтересовалась она.

Он снова потерял и без того хрупкий контроль над собой.

– Да, черт побери. Я увидел плохой сон, – огрызнулся он. – Не стоит так переживать. Он был дурным, вот и все. Ты хочешь снова уложить меня в постель, погладить по лбу и заверить меня, что в шкафу не скрываются привидения?

В льющемся из окна тусклом свете Дэвид все же заметил – хотя Ребекка и не повернулась к нему, – что она сжала челюсти.

– Дурные сны порой бывают и у меня, – сказала она. – Я тогда обычно вскакиваю, плачу, а иногда кричу. Это о войне, Дэвид? Тебя беспокоят воспоминания о войне?

– Да, – бросил он. – Там, Ребекка, было так много смертей, ужасов и страданий… Разве после этого удивительно, что человека преследуют кошмары?

– Нет, – сказала она.

Он вновь отвернулся к окну. Он молил Бога, чтобы Ребекка ушла. Ей невозможно объяснить, что его страх порожден не столько сном, сколько последующей бессонницей. В свою бессонницу Дэвид не хотел впускать никого, и уж меньше всех Ребекку.

– Тебе снился он? – отрывисто спросила Ребекка.

– Да.

– У тебя чувство вины, Дэвид? – Ее голос прозвучал шепотом.

– О Боже! – Дэвид зажмурился и стиснул зубы.

Его опять прошиб пот. Он хотел, чтобы Ребекка отстала от него и ушла.

– Ты что, по-прежнему считаешь, что мог бы спасти его? – спросила она. – Будто, если бы ты удержал Джулиана или вместо него бросился вперед, то спас бы его? Но и в этом случае его могла поразить другая пуля. Я не знаю, что представляет собой сражение, но мне известно, что в тот день погибли тысячи людей. Да к тому же ты не мог следить за одним лишь Джулианом. Ты нес ответственность за жизни всех своих солдат. Не осуждай себя, Дэвид.

Он неожиданно снова повернулся к ней.

– Ты права, Ребекка, – произнес он сквозь зубы. – Ты ничего не знаешь о том, что такое сражение. Не изрекай поэтому банальности. К тому же мы, кажется, договорились, что в наших разговорах мы не станем упоминать о нем. Во всяком случае, ты мне обещала. Это больше не должно повториться. Ты меня понимаешь? Джулиан мертв. И пусть он покоится с миром.

Ее глаза расширились от удивления.

– Возвращайся в постель, – вновь повторил Дэвид. Ребекка отвернулась, но он цепко схватил ее за запястья и повернул лицом к себе.

«Что я наделал?» – подумал Дэвид. Но слова извинения не могли пробиться сквозь испытываемое им смятение ума. Он притянул Ребекку к себе и губами прикоснулся к ней.

Этот поцелуй нельзя было назвать нежным. Призраки вцепились в Дэвида когтями, и он боролся, стараясь отбросить их от себя, подавить нынешней реальностью кошмары прошлого. Ребекка – его жена. Еще не прошло и трех дней, как они поженились. У них медовый месяц.

Когда он оторвался от ее губ и поднял голову, Ребекка стояла, прижавшись к нему всем телом, которое он изо всех сил сжимал в объятиях. Она не запротестовала. Ей следовало бы ударить мужа по лицу – и очень сильно. Вместо этого она снова вошла в роль покорной жены, что, как и подозревал Дэвид, она теперь будет делать всегда. Охвативший его гнев еще более усилился. В этот момент он ее ненавидел. Он согнулся, подхватил ее на руки, поднес к постели и бросил на нее.

Дэвид наклонился над женой, задрал в один прием ее ночную рубашку до подмышек, взобрался на Ребекку, широко раздвинул коленями ее ноги и вклинился между ними. Обеими руками он прижал ее рубашку к подбородку, а свою голову опустил на одну из ее грудей, лаская языком напрягшийся сосок.