Сама себе враг - Виктория Холт Страница 38

Мне так не хватало Мами! Я наконец осознала, сколь мудрые советы пыталась она мне давать, и теперь горько сожалела, что не прислушалась вовремя к ее словам.

Я все больше и больше сближалась с тремя моими придворными дамами – странно, что все они были из семейства Бэкингема, – но теснее всего сошлась я с Люси. В те дни она стала для меня доброй утешительницей. Она была намного мудрее меня и очень напоминала мне дорогую мою Мами. Их советы были весьма схожи: успокоиться, сначала подумать, а потом уж что-то делать… и даже говорить.

Я знала, что это разумные советы. Однако удастся ли мне когда-нибудь следовать им?

Увидев однажды письмо, которое Карл написал Бэкингему, я пришла в такую ярость, что чуть не разорвала бумагу на кусочки, а обрывки не вышвырнула в окно. О, как хотелось мне это сделать, а затем с наслаждением рассказать о моем поступке Карлу!

Не понимаю, как он мог быть столь неосторожен. Решил, наверное, что в его собственных покоях письмо находится в полной безопасности. Оно лежало на столе – прямо там, где Карл его писал, – и, проскользнув в комнату, я сразу же увидела сие послание.

«Стини!«– писал мой муж.

– Стини! – презрительно воскликнула я.

Карл просто до смешного любил этого человека! Супруг мой так же слаб, как и его отец. Что-то с этими Стюартами было не так. Рохлями, вот кем они были! Мария, королева шотландская и бабушка Карла, была настоящей дурой – такой дурой, что потеряла свою голову в Фотеринге. [35]

Я продолжила читать письмо.

«Спешу сообщить Вам, что у меня, кажется, найдется достаточно веский повод избавиться в ближайшее время от всех этих мусью…»

Я заскрежетала зубами. Под «мусью» он подразумевал «месье» – моих французских друзей.

«…я вышлю их либо за попытку похитить мою супругу, либо за интриги, которые они плетут вместе с моими собственными подданными. Что касается первого, то не могу сказать, было ли у них и впрямь такое намерение; в любом случае им помешали; что же касается второго, то у меня есть все основания утверждать: мусью без устали строят тут свои подлые козни – и я ежедневно становлюсь свидетелем того, как эти негодяи злонамеренно подстрекают к недовольству мою жену. Я не могу больше мешкать и не собираюсь заниматься отыскиванием других причин. Известите королеву-мать о моих намерениях…

Прошу, напишите мне как можно скорее, одобряете Вы сей план или нет. Я не буду ничего предпринимать, пока не получу Вашего ответа… Но я твердо намерен изгнать мусью – и как можно быстрее. Мечтая о скорой встрече, остаюсь Вашим верным и любящим другом.

Король Карл».

Я была в бешенстве. Речь шла о моих друзьях, о моем счастье! А муж мой, оказывается, ничего не предпримет, пока милорд Бэкингем не даст на то своего согласия! О да, Бэкингем был моим злым гением! Он упорно разрушал мою жизнь, и я люто ненавидела его.

Вскоре стало ясно, что Бэкингем одобрил поступки Карла, причинившие мне такую боль, и моих дорогих друзей без проволочек отправили во Францию.

Люси позаботилась послать к Сомерсет-Хаусу своего соглядатая; он добрался туда по реке, и вскоре я узнала, что мои друзья отбыли на родину.

Их отъезд вызвал даже небольшие беспорядки, рассказала мне Люси. Когда прибыли барки, на которые должны были посадить французов, на улицах и на берегах реки столпился народ, чтобы поглазеть на отплытие «мусью». Сперва мои дорогие друзья объявили, что никуда не поедут, поскольку находятся здесь по условиям брачного договора и не могут покинуть меня, пока я сама их не отпущу. Королю пришлось прислать внушительный отряд йоменов [36]вместе с герольдами и трубачами; те возвестили, что по приказу Его Величества французам без дальнейших задержек надлежит отплыть на родину. Мами была страшно расстроена. Она плакала и объясняла англичанам, что поклялась никогда не покидать меня.

Дорогая Мами! Я знаю, она сдержала бы свою клятву!

– Кто-то из толпы бросил в нее камень, – сказала Люси.

– В Мами! – в ужасе закричала я.

– Не волнуйтесь, все обошлось. Она не пострадала. У нее лишь слетел с головы чепец, а негодяя, швырнувшего камень, убили на месте, – успокоила меня Люси. – Один из стражников выхватил свой меч и пронзил того человека насквозь. А Мами, заливаясь слезами, в конце концов позволила отвести себя на барку.

Итак, все было кончено. Они покинули меня.

Я не могла есть. Я не могла спать. Я могла лишь думать о дорогих своих друзьях, которых потеряла навсегда. Днем и ночью стояло у меня перед глазами лицо моей любимой Мами; ведь я знала, что сердце ее разбито…

Когда Карл пришел ко мне, я отказалась с ним разговаривать. Я видела, как терпелив он со мной, как огорчен тем, что случилось; однако муж мой был твердо убежден (об этом побеспокоился Бэкингем), что во всех наших несчастьях виновата моя французская свита. Но я дала понять, что высылка моих друзей лишь еще больше осложнила наши отношения.

Карл сказал, что не все мои приближенные уехали и что он позволил остаться одной из нянек, некоторым слугам и мадам Вантелет. Но уступка короля была слишком незначительной и не могла облегчить моих страданий, поскольку все эти люди были скорее дворцовой челядью и никто из них не был мне особенно близок.

– Я хочу видеть своего духовника! – выкрикнула я.

Мне было известно, что отец Санси или уже отплыл, или отплывает сейчас из Англии. Чудесную, должно быть, историю поведает он, вернувшись во Францию!

– Я пришлю вам отца Филиппа, – сказал Карл.

Я немного приободрилась. Я любила отца Филиппа, который был менее суров, чем отец Санси, и обрадовалась возможности поговорить с ним.

Он пришел, побеседовал со мной, и мы вместе помолились; он сказал, что Господь ниспосылает нам множество испытаний и одно из них только что выпало на мою долю. Я должна мужественно нести свой крест, не забывая о главной цели. Я обязана сеять семена правды везде, где бы ни оказалась, и всегда оставаться ревностной католичкой.

После этой беседы я почувствовала себя гораздо лучше, а позже Карл сообщил мне, что отец Филипп может и впрямь находиться при мне.

Я была рада это услышать, но Карлу ничего не сказала. Мне не хотелось доставлять ему ни малейшего удовольствия.

Но трудней всего оказалось вынести то, что Франсуа де Бассомпьер не встал целиком и полностью на мою сторону. Король в отчаянии прислал его ко мне, надеясь, что старый друг моего отца сможет меня урезонить; я же ожидала от французского посла слов сочувствия и сострадания.