Последнее лето в Аркадии - Дайрдре Парселл Страница 37

Может, это покажется вам мелодраматичным, но в тот момент для меня словно остановился мир. Я ждала признания, была к нему готова, но это нисколько не ослабило той боли, что пронзила все мое тело. Да, мир затих, замер на мгновение, словно оттягивая момент, когда все начнет распадаться на осколки. Когда я читала описания чувств в романах, они всегда казались мне чрезмерными. Героини страдали так ненатурально! Они немели от боли, падали в обморок, хватали ртом воздух. И я втайне посмеивалась над буйной фантазией автора.

Но я сама потеряла дар речи. Перед глазами поплыло, и сознание принялось цепляться за реальность, словно опасаясь померкнуть. Я была на грани обморока. Мир заглох, как мотор. И к этому нечего добавить. Я боялась моргнуть, была в страхе оттого, что неосторожное движение, любой вздох снова раскрутят мир, заставят бешено вращаться, и я потеряюсь в этом движении, сгину в никуда.

Я не мигая смотрела Фергусу в спину. Он медленно обернулся. На воротничке его пижамы засох мазок зубной пасты. Эта голубая клякса показалась мне такой родной, знакомой.

Я сделала осторожный вздох, и реальность навалилась на меня. Странное облегчение (ведь я так давно жила в напряжении) смешивалось с животным ужасом. Ногти снова впились в ладони.

— Кто она? — услышала я свой почти спокойный голос.

— Какая разница?

— Для меня разница есть.

— Почему я должен сообщать тебе ее имя? — Фергус шарил глазами по моему лицу. — Эта информация не облегчит твоих страданий. И меньше всего мне нужно, чтобы ты закатилась к ней и устроила скандал.

В груди у меня почти ощутимо хрустнуло. Может быть, что-то надломилось в сердце. И вслед за этим тело наполнил холодный гнев, чистый в своем неистовстве. В голове прояснилось, и мне внезапно стало легче.

— Если ты не назовешь ее имя, Фергус, тогда тебя ждет настоящая сцена, — процедила я. — Я тебе такое устрою — ты пожалеешь, что родился. Может, попробуем?

Я вылезла из постели, неторопливо подошла к стене и сняла с нее заправленный в золотую рамку сертификат «Лучший телеактер», выданный Фергусу на фестивале за роль в «мыльной опере». Изо всех сил я запустила рамку в противоположную стену, она пролетела над головой мужа, звучно стукнулась, стекло брызнуло в разные стороны. Осколки усыпали пол и кровать.

— О, это было прекрасно! — сообщила я.

Он вскочил и попятился назад, к наклонной стене.

— Я был прав. Ты — ненормальная! Психичка чертова!

— Так ты назовешь мне имя? — В запале я бросилась к комоду и схватила фигурку балерины, подарок Фергуса на первую годовщину брака. Подняв статуэтку над головой, я стала выбирать, во что ее запустить. В тумбочку мужа, на которой стоял хрустальный шар со снежинками, презент от любящей мамочки? Бросок и погублены еще две вещи. Настала очередь свиньи-копилки. Она отлично должна была разлететься о велотренажер мужа. Копилка была дорогим для сердца Фергуса сокровищем детства, подарком отца.

— Прекрати, перестань! — взвизгнул муж, бросаясь ко мне и выдирая из рук копилку. — Безумие какое-то!

Он схватил меня за запястье. На его ладони была кровь, очевидно, он порезался об осколок рамки. Мне было все едино. Мной владел ослепляющий гнев, теперь уже не холодный, а раскаленный, как жидкий металл. Я была готова расколошматить все, что попадется под руку.

— Так ты скажешь?

Мы смотрели друг на друга почти с ненавистью. Я почувствовала запах коньяка.

Фергус не ходил в туалет. Он хлопнул рюмашку для храбрости, трус!

Он выпустил мою руку.

— Давай спустимся в гостиную. Здесь слишком много осколков, даже на кровать не присесть.

— Ты скажешь?

— Да.

Я швырнула свинью-копилку на постель и первая вышла из спальни. Меня переполняла такая ярость, что я даже не побеспокоилась о том, чтобы шагать на цыпочках. Обычно Кольм засыпал в наушниках, и я надеялась, что в ту ночь он снова нацепил их перед сном. Если же он этого не сделал, то давно проснулся от грохота разбивающихся предметов и сохранять тишину не было причины. Пусть слышит! Лучше знать, что творится, чем изнывать от неизвестности. По крайней мере в тот момент мне так казалось.

Мы прошли на кухню. Там я рухнула на диванчик: ноги внезапно перестали меня держать. Я ждала.

И снова ощущала себя героиней пьесы.

«Моя жизнь со звездой».

Да, так бы и называлась эта пьеса.

Фергус стоял у стола, опершись об него ладонями.

— Даже не знаю, с чего начать. — Он говорил монотонно, словно профессор на рутинной лекции. Будто речь шла о какой-то ерунде, а не решалась судьба нашего брака. Он избегал смотреть на меня, уперся взглядом в соусницу, забытую на столе.

— Начни с самого начала. Как ее имя?

— Далось тебе ее имя, Мэдлин! — Фергус поднял глаза. — Зачем тебе знать, кто она? Разве это может что-то изменить?

Я сверлила мужа глазами. Словно чувствовала, что он сдастся, если я буду пристально смотреть ему в лицо.

— Ванесса Томпсон, — вымолвил он.

Имя ничего мне не говорило.

— Где вы познакомились?

— Она участвовала в проекте.

— Актриса?

— Да.

— Сколько ей лет?

— Мэдлин, прошу тебя…

— Так сколько?

— Ей двадцать четыре.

Я не стала размышлять над этой информацией, просто приняла к сведению.

— Кого она играет?

Выяснилось, что мисс Томпсон взяли на эпизодическую роль. Ее героиня не раз появлялась в сериале на несколько минут как связующее звено между сценами. Она играла роль дочери портье.

Затем я узнала, откуда у Фергуса интерес к ирландской национальной музыке, которая теперь звучала в нашем доме постоянно, если муж был дома. Отец Ванессы был музыкантом в народном ансамбле.

— А ее мать? Полагаю, та гнусавая певица с Донегола, которую ты так любовно слушаешь? Или она играет на аккордеоне? — В моем голосе проскальзывали стервозные нотки. И, черт возьми, было приятно чувствовать себя стервой.

— Ее мать умерла. Зачем тебе эта информация? — Фергус оторвал ладони от столешницы. — Какой в этом смысл?

— Смысл в том, что я целый год живу в вакууме. У меня накопилась куча вопросов, а ответов никто не давал. Весь этот год я медленно схожу с ума, страдаю от неизвестности. Нет, не так! Меня мучил ты сам, а не твое молчание. И как долго ты собирался так жить? Или ты считал, что все образуется само собой?

— Ты не понимаешь…

— Это я-то? — Я даже хохотнула, очень зло. — И чего же я не понимаю? Того, что ты нашел себе молоденькую вертихвостку?