Стервами не рождаются - Валентина Седлова Страница 37

— Я все никак в толк не возьму, почему мать меня так ненавидит. А то, что сегодня произошло, вообще в голову не укладывается.

— Я думаю, она боится того, что будет, поэтому всячески пытается настроить против тебя всех, кого только можно. Ищет себе опору, единомышленников. Показывает всем, какая она несчастная, а ты и слова доброго не заслуживаешь. По крайней мере, со стороны это выглядит примерно так.

— Не поняла тебя. Так чего она боится?

— Отец тебе перед смертью ничего о наследстве не говорил?

— Нет. То есть говорил, но что-то такое расплывчатое, неопределенное. Мол, если тебе что-то достанется, не отдавай матери с сестрой. Да я в тот момент как-то на этом и не зациклилась, все думала, как перехватить лечащего врача, да отца побыстрее на ноги поставить.

— Значит, он все-таки успел сделать то, что хотел.

— Что он хотел? Говори яснее.

— Не могу, поскольку сам до конца не уверен. Да если я прав, ты сама все узнаешь и в самое ближайшее время.

— Не люблю загадок, ну да Бог с тобой.

Они еще часа два просидели за столом, обменялись адресами и договорились писать друг другу не реже, чем раз в два месяца. Потом дядька, которому как оказалось уже пошел пятый десяток, подхватил свою сумку, и отказавшись от предложения Марины проводить его до поезда, уехал на вокзал. «Долгие проводы — долгие слезы», — только и сказал он ей на прощание.

На девять дней Марина с утра съездила к отцу на кладбище, привезла новые цветы, убрала могилу. Долго вглядывалась в отцовский фотопортрет, уже начавший выцветать на солнце, и покачав сама себе головой, поехала на работу, поскольку находиться дома наедине со своими мыслями было уже просто невыносимо. Ее коллеги близко к сердцу восприняли случившееся с ней горе, и пустив по кругу конверт, собрали для нее весьма приличную сумму. Марина сразу же решила, что потратит эти средства на хороший памятник отцу, и зайдя прямо с работы в гранитную мастерскую, обо всем договорилась и оставила задаток. Она не сомневалась, что мать вряд ли решится разориться на подобную вещь, скорей уж ограничится скромной мраморной доской. И еще неясно, когда это произойдет. Хорошо хоть оградку поставила, а то совсем было бы безобразие.

Марина считала, что слишком легко перенесла отцовскую смерть, быстро смирилась с ней, и в глубине души ругала себя за это. Ей казалось, что она чего-то не успела сделать для отца, где-то упустила момент. После похорон она больше ни разу не смогла даже просто поплакать. Глаза ее были подобны пересохшему колодцу. Принимая соболезнования от своих коллег и друзей, она чисто механически что-то отвечала, какие-то дежурные фразы всегда были наготове и всплывали в нужный момент. А внутри она была как каменная, безучастная ко всему. Костя с Юлей сильно волновались за нее, поскольку видели, что с ней творится что-то не то, но помочь ничем не могли, и даже не знали, с какого конца подойти к этой проблеме.

Единственной Марининой отдушиной стала работа. За эти страшные недели, прошедшие с похорон отца, она сознательно превратилась в трудоголика, оперируя в голове всевозможными вариантами обмена как минимум для трех клиентов. Отработав с одним и придя к определенным соглашениям, она не выжидая и пяти минут, принималась насиловать телефон по оставшимся двум сделкам. На все попытки Кости разгрузить ее, взять часть утомительной работы на себя, Марина отвечала решительным отказом, рискуя совершенно вымотаться в этой изнурительной гонке, напоминающей бег в колесе. Даже к Васе она заходила теперь не чаще двух раз в неделю, да и то лишь тогда, когда Костя передавал ей от него приглашение прийти.

Как-то раз, подняв вовсю трезвонящую трубку, Юлька передала ее Марине. «Меня?» — одними глазами удивилась Марина, и поднесла трубку к уху. Выслушав все, что ей сказали, она машинально положила ее на стол и задумалась, положив голову на руки.

— Мариша, все в порядке?

— Да, Юль. Только все равно ничего не понимаю.

— То есть?

— Завтра приглашают прийти по вот этому адресу в связи с вопросом о завещании моего отца. Не знаю, не нравится мне все это.

— Не суетись, сейчас проверим мы, куда тебя направили. Телефон для связи оставили?

— Да, я его вот здесь в уголочке записала.

— О-кей, диктуй. Так, минуточку… А вот и он! Слушай, если наш компьютер не врет, то этот телефон принадлежит юридической конторе, причем не из самых хилых. По крайней мере, в нашей базе данных он числится именно за ней. Хочешь, я с тобой схожу, если у тебя такие нехорошие предчувствия?

— Да что ты, я уж сама управлюсь. Просто опять эта тема всплыла. Дядька сказал, что именно из-за нее мать на меня так на похоронах окрысилась, поскольку скорее всего о чем-то догадывалась.

— О чем?

— Если бы я сама знала! Тайны мадридского двора, а не семья. Все что-то знают, но предпочитают отмалчиваться и играть в свои игры. Надоело — не представляешь как.

— Ладно, утро вечера мудренее. Завтра все и узнаешь. И мой тебе совет: чего бы ты там не услышала, прими все спокойно. Не стоит это твоих нервов. Ты давно уже живешь отдельно и совершенно самостоятельно, так что даже если вдруг окажешься ни с чем, это не должно тебя задеть, или обидеть.

— Да, я тоже так думаю. Побыстрее бы вся эта канитель закончилась. Не хочу больше даже слышать о своей семейке. А завтра видимо придется опять столкнуться с ними нос к носу. Если бы можно было выбрать между, скажем, посещением стоматолога и лицезрением моих родственничков, я бы однозначно выбрала первое. Даже ни секунды бы не раздумывала.

— Даже если без наркоза? Ладно, шучу. Ты когда там должна появиться?

— В десять утра. Думаю, это не больше, чем на час, так что в полдень, скорее всего, уже буду в офисе. Заодно и расскажу, как все прошло.

* * *

Когда на следующий день Марина появилась на работе, то выглядела она более, чем странно. Она то и дело принималась жестикулировать, видимо, в тон собственным мыслям, глаза то озарялись какой-то безумной радостью, то подергивались печальной дымкой. Она прошла к своему столу, бросила куда-то в сторону сумочку. Села, достала блокнот, начала что-то записывать. Потом бросила свое занятие, встала и вышла в коридор. Юля нашла ее, стоящей около окна и нервно затягивающейся сигаретой, которую она стрельнула у коллег со второго этажа.

— Что за новости? Ты еще и куришь?

— Да, когда выпью после проигрыша в карты.

— Что юристы сказали?

— Отец оставил мне буквально все, что имел. Даже налоги уже уплачены. Он обо всем побеспокоился.

— И что, много получилось?

— Я бы сказала — охренительно много. Теперь я — законная владелица дачи, машины, гаража, половины родительской квартиры с учетом своей доли. Богатая наследница, одним словом.

— Твои мать с сестрой были?

— Были. О том, как они на меня посмотрели, когда огласили завещание, я тебе даже рассказывать не буду. Была бы их власть — на месте бы расправились. Отец им даже копейки денег не оставил. Грозятся опротестовать завещание, подать на меня в суд за то, что я якобы обманом заставила папу подписать эти бумаги. И так далее, и тому подобное. Едва удалось от них избавиться. Хорошо, что там буквально напротив автобусная остановка. И автобус быстро подошел. Я так стартанула, куда там нашим олимпийским бегунам! Со стороны наверное по-идиотски выглядело.