Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Ирина Звонок-Сантандер Страница 37

На рассвете следующего дня Кассии — отец и сын — покинули виллу Антонии. Обычно болтливый Мамерк стал угрюмо молчаливым. И отец напрасно ломал голову, пытаясь угадать причину сей внезапной перемены.

Друзилла не покидала опочивальни. Она лежала на постели, вытянувшись поверх красного парчового покрывала, и молчала. На бледном лице застыло выражение тоски и брезгливости. Тягостное безмолвие юной госпожи пугало двух покорных рабынь.

Устав бесцельно валяться на ложе, Друзилла поднялась и приблизилась к окну. И отшатнулась, увидев Калигулу. Он стоял между тонкими деревцами аканфа и смотрел на окно Друзиллы взглядом побитой собаки.

«Милый, милый брат!.». — подумала девушка, и сердце тоскливо сжалось. Припомнились детские игры, маленькие радости и недолгие обиды. Ну почему боги посылают сыну и дочери Германика это испытание?!

Друзилла поспешно отошла от окна. Повалилась на ложе и накрыла голову подушкой. Рабыня-германка поспешными семенящими шажками подошла к Юлии Друзилле и боязливо тронула её за плечо.

— Госпожа, — прошептала она. — Твой брат велел передать тебе это.

Друзилла отшвырнула подушку, резко приподнялась и уставилась на рабыню. Та держала в руках несколько веточек едва расцветшего жасмина. Девушка выхватила из рук рабыни белые цветы.

— Пошла прочь! — надменно велела она.

Оставшись одна, Друзилла поднесла к лицу жасмин и жадно вдохнула душистый запах. Жёлтая пыльца оставила несколько пятен на лице. Мимолётная улыбка заиграла на пухлых нежно-розовых губах и тут же превратилась в гримасу. Друзилла, злобно кривясь, ломала тонкие ветки и бросала их в горящую жаровню. Бледные лепестки, подобно снегу, усыпали мозаичный пол.

Жасмин дотлевал в жаровне. Сладкий запах, смешавшись с серым дымом, заполнил опочивальню. Юлия Друзилла, жалко скорчившись на роскошном ложе, глотала солёные слезы. Ей вот-вот исполнится шестнадцать лет, а жизнь уже требует трудных решений.

* * *

Ночью Друзилле приснился сон. Девушке чудилось, что она лежит на незнакомом ложе в незнакомой опочивальне. Она почти по-кошачьи свернулась клубочком, положив ладони между колен. А позади неё тяжело дышит мужчина. Друзилла не видела его лица, но знала, (как всегда знают во сне), что это — её суженый. Боги благословили их союз. Друзилла не помнила — когда; эту часть сна она, по-видимому, пропустила. Но твёрдое знание о благословлении богов присутствовало. Девушку мучала навязчивая мысль о том, что она должна повернуться и обнять мужчину, который дышит ей в спину. Ладони стали липкими от охватившего её волнения. Наконец Друзилла решилась. Охваченная робостью и истомой, она медленно обернулась, и её протянутые руки коснулись обнажённого мужского тела — тела родного брата, Гая Калигулы…

Она проснулась в ужасе. Беспорядочно перевернула покрывала, стремясь убедиться, что она одна. И все же, Калигула незримо присутствовал в опочивальне Друзиллы. Закрыв глаза, девушка видела улыбку брата. У Гая была странная манера улыбаться — одной половиной рта. Левый уголок губ насмешливо полз вверх, правый — горько опускался вниз. Такие маски одевают актёры, представляя на Священных играх греческую трагедию. Порою Друзилла засматривалась на улыбающегося брата. И не замечала, как её постепенно развращает порочное очарование этой змеиной улыбки.

Насилу дождавшись рассвета, Юлия Друзилла закуталась в покрывало из козьей шерсти и вышла в сад. Долго бродила между пиниями и кипарисами, вдыхая свежий утренний воздух и оглаживая ладонью статую Дианы, розовую от солнечных лучей. «Неужели боги, такие бесстрастные в своей мраморной красоте, тоже терзались запретными страстями и неразрешимыми волнениями?» — думала она.

Подняв к террасе покрасневшие от слез и бессонницы глаза, Друзилла увидела Калигулу. Он стоял у мраморной вазы, украшающей перистиль, и сосредоточенно обрывал розовые лепестки. Зеленые глаза юноши с неугасающей надеждой следили за сестрой.

У Друзиллы мучительно закружилась голова и сжалось сердце от тоски и умиления:

«Милый брат! — подумала она. — Как трогателен и предан его взгляд! Как он красив, когда восходящее солнце освещает его волосы — золотисто-рыжие, как у меня! Если бы Гай не был моим братом — я непременно полюбила бы его! Мы с ним так похожи, что лишь его одного я могла бы любить вечно!»

Эти мысли послужили первой ступенькой к последующей гибели Друзиллы. Стоило только девушке подумать: «Я полюбила бы его…», и тут же в глубине души начался некий незаметный процесс. Постепенно стирались всякие условности, отпадали мешающие «если». Часто повторяющаяся мысль: «Я могла бы любить…» с бегом времени почти всегда принимает форму: «Я могу любить»!