Право на дочь - Полина Довлатова Страница 37

Стою перед Снежинкиной дверью и пытаюсь собрать мысли в кучу после адской ночи. Что говорить, как себя вести? Столько всего хочется спросить и сделать, что я просто не представляю, с чего начать. Одно знаю точно – торопиться и действовать на эмоциях нельзя. Я не имею права навредить Асе, чтобы ни было между мной и Снежаной.

Весь прошлый вечер, ночь и утро я не прекращал обдумывать наш вчерашний разговор с девушкой. Всё, что я сказал, и всё, что она сказала. Кто из нас был больше не прав? Это чертово сообщение про аборт не вылетает из башки. Я без конца думаю о том, что если Снежана не соврала? Если сообщение действительно было, только отправил его не я?

Тогда, четыре года назад, вернувшись в Москву, я ударился во все тяжкие, чтобы перестать думать о Снежинке и о том, как она поступила. Бабу себе нашел для утешения, да и вообще, чтобы доказать самому себе, что не так уж много для меня значит эта рязанская вертихвостка. Вышло, правда, не очень. Я еще долго Морозову забыть не мог.

Но та баба, Арина ее звали, я еще до этого с ней встречался, большего хотела, чем просто секс. Ей мало было только постели, она все на место поперспективнее метила. Могла ли она отослать сообщение и деньги?

Хрен его знает теперь.

За дверью раздаются тихие шаги, вырывая меня из собственных мыслей.

Я мог Снежану и Асю в машине подождать, но не выдержал и решил подняться. Я все еще помню слова Морозовой про «скоро выхожу замуж». Теперь они приобрели для меня абсолютно другой смысл. Ассоль – моя дочь. От одной мысли колотит, что она будет жить с каким-то левым мужиком, а я буду так, воскресный папа.

– Леша? – Снежинка открывает дверь и выглядывает в подъезд. – Мы… собираемся. Не обязательно было подниматься.

– Обязательно, – киваю я, отметив про себя, что девушка выглядит неважно.

Глаза покраснели и опухли, губы покусаны. Видно, что рыдала всю ночь.

Млять. Чувство вины тут же начинает безжалостно выгрызать дыру под ребрами. Я ведь вчера даже не пытался ей поверить. А если она не врала, то, получается, последние четыре года Снежана верила, что мне не нужен наш ребенок, и что я тупо откупился деньгами на аборт, а она все это время дочку одна на ноги ставила.

И судя по тому, что она сказала «я не позволю тебе забрать дочь», в ее глазах я просто какое-то чудовище.

– Я войду? – спрашиваю Снежану, кивнув на дверь.

– Н...нет, – тут же хмурится девушка. – Я же сказала, мы скоро спустимся.

– Ты не одна? У тебя там еще кто-то?

Спокойно, млять, Борцов. Сам же решил не действовать на эмоциях.

– Лёш, давай без этого, а? Я просто хочу спокойно собраться. У меня нет настроения спорить.

А у меня есть. Хочется зайти и убедиться, что в квартире только они с Асей вдвоем, и я кое-как сдерживаюсь, чтобы этого не сделать.

– Подожду здесь.

Снежана поджимает губы и закрывает дверь.

Мне эту дверь снести хочется. За ней целый мир, куда меня не пускают. Даже Дорохов здесь побывал, а у меня там дочка, и я, млять, войти не могу.

Звездец как это все бесит.

Спустя примерно двадцать минут Снежана вместе с Ассоль наконец выходят. Мой взгляд тут же падает на кнопку в куртешке и шапке с помпоном.

Никак не могу поверить, что она моя. И самое сраное, что я пока даже сказать ей об этом не могу. Нужно запастись терпением.

Ася в свою очередь важно переступает через порог и сразу подходит ко мне, пока Снежана закрывает дверь.

– Привет.

– Пливет… Есть у тебя конфеты?

– Ася! – тут же осекает дочку Снежинка.

А я думаю, что даже не догадался купить что-нибудь для Аси. Папа, мля.

– Эммм… Конфет нет, но мы можем купить по дороге в сад, согласна?

– Да, я не плотив, – довольно отвечает малышка, с любопытством разглядывая меня.

– А я против, – ворчливо говорит Снежана, бросив связку ключей в сумку. – Ты же знаешь, Асенок, почему конфеты тебе нельзя.

– Одну зе мозно, мамотька.

– А почему ей нельзя конфеты? – машинально хмурюсь, сразу предполагая что-то плохое.

Она более чем-то или что?

– У меня плохие зубы, – отвечает Ася, улыбнувшись и продемонстрировав беззубый рот.

– А что у нее с зубами? Почему плохие? Не лечили, получается. Значит, нужно к хорошему стоматологу, Снежана. Если дело в деньгах, то я готов оплатить лучшую клинику.

Перевожу взгляд на Морозову и вижу, как в глубине ее карих глаз поднимается ураган.

– А я погляжу вы самый умный, Алексей Игоревич? На врачей для дочки мне всегда денег хватало. А зубы у нее плохие из-за раннего кариеса. Я Асю слишком долго грудью кормила. Вот и возникла проблема!

Я невольно смотрю на грудь Снежаны. В голове тут же рождаются картинки, как Снежинка кормит малышку. И у меня почему-то от этого во рту пересыхает.

– Если с обсуждением зубов моей дочери мы закончили, то, может, уже спустимся вниз и поедем? А то мы так в сад опоздаем.

Не дождавшись моего ответа, Снежинка хватает Асю за руку и идет к лифту.

А я еще долго не могу выбросить из головы ее образ, где она в домашней рубашке сидит на постели с младенцем на руках, волосы распущены, губы растянуты в улыбке. Мать кормит своего ребенка. Еще один важный этап жизни, которого я был лишен. И сколько еще я пропустил?

В машине Снежана с Асей усаживаются на заднее сидение.

Надо будет обязательно купить детское кресло. И вообще все, что может понадобиться дочке.

– А у моего длуга тоже есть машина, и он меня катает как плинцессу, – заявляет малышка. – Ты тозе будес нас тепель катать?

О каком друге идет речь, догадаться не трудно. Наверняка Ася говорит о Дорохове.

Наши со Снежаной взгляды скрещиваются в зеркале заднего вида. Я смотрю со злостью и ревностью, она с вызовом.

Черт, это все будет непросто!

– Теперь вас только я и буду катать. В любой момент, когда захочешь, – отвечаю дочке, при этом продолжая в зеркале смотреть на Снежану.

Да, именно так и будет, Снежинка. Можешь не сомневаться.

Я хрен теперь к вам кого подпущу.