Полюби меня снова - Энн Мэйджер Страница 37

– Какой ужас! – сказал Росс и, подойдя к жене, встал за ее стулом и положил руки ей на плечи.

– Конечно, можно и нужно говорить о том, что все это не прошло бесследно. Ее поведение в момент смерти Тэми легко объяснить. Она, безусловно, не помнит, что с ней происходило в двухлетнем возрасте, но в подкорке… вы, думаю, понимаете, о чем я. Одного не возьму в толк, почему Мадлен держит это в тайне.

– Но ведь я никогда не посвящала ее в то, что происходило со мной в те дни, когда мы потеряли Тэми. Я думала, что схожу с ума. Кроме того, мама терпеть не может никаких стрессовых ситуаций.

– А я тогда была в тех краях на практике, – продолжила Патриция свой рассказ. – Приходит как-то ко мне одна женщина, как оказалось – дальняя родственница матери Дайаны, и рассказывает мне все это. При этом говорит, что своих детей полон дом, мол, тяжело и все такое. А Мадлен тогда была в критическом состоянии: ей сообщили, что у нее никогда не будет детей. Что было дальше, легко догадаться. – Да, – прошептала Дайана.

– Думаю, Росс, Дайана действительно была несправедлива к вам, обвиняя в смерти Тэми. Но это защитная реакция ее нервной системы. Не она виновата, не ее вина… Понимаете меня?

– Понимаю! Все понимаю, – сказал Росс. Патриция взглянула на Дайану, перевела взгляд на Росса и с облегчением вздохнула.

– Ну, дети мои, мне пора восвояси! Свою миссию я выполнила. Мадлен, думаю, выгонит меня из дома, когда узнает.

– Милая тетя Патриция, спасибо за все! Думаю, я и мама… у нас будет полное взаимопонимание. Скажите ей, что я люблю ее и что она моя мама, настоящая.

Дайана обернулась и посмотрела на Росса. У нее есть муж, подумала она, любимый, родной, и разве имеет значение – родная она дочь или приемная.

Когда Патриция уехала, Росс, обняв Дайану, прижал к себе.

– Прежде всего нужно держать тебя покрепче, чтобы ты не удрала. Конечно, если пожелаешь оставить в мужьях такого самонадеянного дурака. Прости меня! Я во всем виноват.

– Ты скорее не дурак, а самодур, особенно когда считаешь, что во всем прав, – сказала она строгим голосом, будто и в самом деле раздумывала, брать ли его в мужья. – Росс, милый… – Она прижалась щекой к его груди и замолчала, потому что не могла найти нужных слов, чтобы он понял, как сильно и нежно она его любит.

Он взглянул на нее и в синем море ее глаз увидел первые признаки надвигающейся страстной бури.

– Я думала, что потеряла тебя навеки, – сказала она чуть слышно.

– Милая, знай – без тебя я не могу прожить ни дня, ни часа, ни минуты…

Он поцеловал ее в губы, и поцелуй был особенно сладок. Что они чувствовали, словами не передать, да и вряд ли нужно: каждый знает, какое это счастье, когда что-то теряешь и снова находишь.

– Я люблю тебя, Дайана, – прошептал он. – Дорогая моя, любимая.

– Несмотря на мои… дурацкие поступки?

– Да, дорогая! Правда, кое-что я постараюсь исправить. Ты научишься водить машину как положено, даже если мне придется убить на это массу времени.

– Но я же умею! – возразила она упрямо.

– Это мы еще посмотрим, когда переедем в город! Не в лесу же мне тебя учить, тем более он тебя пугает.

– Наконец-то! Вот сейчас я знаю, что ты меня любишь.

– Сейчас она, видите ли, знает… Я всегда тебя любил!

– А я больше не боюсь леса. Теперь я понимаю, отчего мои страхи. Здесь наш дом, и я никуда не хочу переезжать, – сказала она, улыбаясь.

– А я тем более! Мой дом там, где ты. Добро пожаловать, моя дорогая!

– Считаешь, мы больше не будем ссориться? Мы же такие разные… Со мной одни проблемы…

– Ну, я думаю, мы и это сможем уладить.

– Росс, я давно хочу спросить…

– Да, дорогая?..

– А кто такая Линда?

– Ого! Мы еще и ревнуем?

Дайана кивнула. Росс улыбнулся.

– Прекрасно! А я все думал, когда настанет твоя очередь. Я ведь тебя ревновал к твоему седовласому мультимиллионеру…

– Ты не ответил на мой вопрос, – прошептала она, не отрывая глаз от его лица.

– Она моя старинная приятельница.

– И все?

– Тебе бы следовало понять, что я однолюб, – сказал он, глядя ей в глаза.

Он поцеловал ее. Поднял на руки.

– Куда ты меня несешь?

– В нашу спальню!

– Вверх по лестнице?

– «Унесенные ветром» помнишь?

– Боже мой, Росс… – Она обвила руками его шею.

– А знаешь, о чем я мечтаю? – спросил он, когда шел к лестнице через гостиную.

– О чем?

– Не устроить ли нам любовные качели, такие, как у тебя в Хьюстоне? Ту ночь я никогда не забуду. А ты помнишь?

– Помню! Но тогда я мечтала о другом. Я хотела, чтобы ты всегда был со мной, чтобы ты полюбил меня снова.

– Ну и вот, пожалуйста! Что хотела, то и получила. Набаловали тебя в детстве, моя испорченная девочка. Теперь я буду баловать тебя и испорчу окончательно.

– А я тебя… Придумала! На твой день рождения подарю нам постель-качели. А что? Возьму и закажу…

Он постоял на лестничном марше, прижавшись лицом к ее коленям.

– Придется поднимать потолок, но я согласен разобрать дом по бревнышку ради тебя, – улыбнулся он.

Размашисто вышагивая, Росс внес ее в спальню и, осторожно опустив на середину кровати, долго стоял и смотрел не нее. В комнату золотым потоком хлынула утренняя заря, щедро добавившая золота в глаза Росса, сверкающие желанием. Красивые они были сейчас – более золотистые, чем обычно, и обрамленные чернью ресниц.

Когда он лег рядом с ней, кровать прогнулась под тяжестью его тела, а потом они изнемогали от жара поцелуев. Ее дрожащие пальцы долго расстегивали пуговицы на его рубашке, а когда полы наконец распахнулись, Дайана ощутила под руками тепло обнажившегося тела.

Она любила его без памяти и не сразу это поняла, как и то, что чуть было его не потеряла. Слезы счастья уже готовы были пролиться из-под ее густых черных ресниц.

Его руки раздевали ее, а губы шли за ними следом, лаская по пути нежную кожу шеи, причмокивая, двигались ниже, а потом уже целовали соски, пока они не набухли, как два бутона розы.

Его горячий рот наслаждался женской плотью, опускаясь все ниже и ниже…

Она принадлежала ему, а он – ей, и в горячих лучах разгоравшегося солнца, когда начался новый день в их жизни, они сдались на милость взаимной любви, доведенной до крайних пределов – до белого каления – сладострастной восхитительностью их губ, обжигающе горячих, как языки пламени, и страстью, такой бурной, что им ничего другого не оставалось, как только позволить пронестись над их телами огромной опаляющей волне огня любовного желания.