Бандитский подкидыш - Ирина Шайлина Страница 37

У неё такой вид растерянный. Как у ребёнка, у которого в песочнице игрушку отобрали, а малыш с такой несправедливостью столкнулся первый раз в жизни и как реагировать – не знает. Меня ещё не видит, стоит и по сторонам смотрит. Ищет Рафаэля. Тот – сбежал. Я за ним следил, он за мной. Что я близко, он знал. Бросил девочку в клинике и был таков. А она… Я на неё гляжу и сердце в клочья. По лицу пытаюсь понять, каково ей сейчас. Вдруг она его и правда любит? По настоящему? Как меня не смогла? И сейчас ей…плохо? И да, я буду ненавидеть себя, но Рафаэля догоню, изобью так, чтобы едва на ногах стоял, и верну назад, будет делать Катю счастливой до конца её дней, она заслужила счастья. Какого хочет, пусть даже такого. А сам напьюсь.

– Катя, – позвал я.

Вздрогнула. Ещё раз позвал. Теперь на меня смотрит, шажок вперёд сделала и остановилась. Прижать бы её к себе изо всех сил, так чтобы косточки хрустнули, но смотрит она на меня ежиком. Сердитым и испуганным. Как тогда, в лесу, когда первый раз меня увидела.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

И молчим. Взрослые вроде люди. Столько вместе прошли. И грели друг друга ночами теплом своих тел. А сказать сейчас нечего, словно чужими вдруг стали. Хотя так много всего сказать хотелось. И горько – горько внутри, словно от той микстуры, которой меня мать в детстве поила, обещая скорое оздоровление. Сейчас бы мне микстура не помешала, чтобы выпил, раз и все прошло. И хорошо стало. И Катька мне улыбнётся. Может даже стукнет. Пусть даже стукнет. Я бы разозлился, Господи сколько во мне сдерживаемой ярости за каждую её ночь с Рафаэлем. Кажется, никогда ни за что не смогу простить. Даже если хочу. Мужская гордость не хочет позволить мне на колени упасть. Но в глубине души я знаю – прощу. Только вот улыбнётся, прижмется сладко всеми своими углами и я прощу. Вспоминать буду, забыть не смогу, но ей и повода об этом знать не дам. Это все моё. Катька, даже та, что с Рафаэлем спала, не заслуживает.

– А где Рафаэль? – спросила она.

Стиснул челюсти, зубами скрипнув. За руку Катьку и к машине своей повёл. Она идёт за мной, но словно с усилием, словно не хочет. И мне орать хочется. И на себя, и на Катьку, и на жизнь дурацкую. Встаёт, упирается ногами, снова, как ребёнок, только теперь – упрямый и своевольный.

– Идём, – говорю я, пытаюсь мягко, хотя все внутри клокочет. – Пойдём, я покажу.

Садится в автомобиль. Всю дорогу молчим, благо ехать недолго. Дом красивый, небольшой, но ужасно величественный на вид. Прижался к самому морю, хорошо, что у нас не бывает сильных приливов. Сначала дождь шёл, потом подморозило, машину заносит. Гнать хочу, но приходится медленно. Паркуюсь осторожно. Катя выходит, скользит на обледенелой брусчатке, но руки не подаёт. Вздыхаю, беру ее под руку сам, не хватало, чтобы она из гордости себе кости переломала.

Входим внутрь. Окно в гостиной открыто, комнаты полная сырого промозглого воздуха с моря. Ветер лениво гоняет по полу лист бумаги. Наступаю на него ногой, останавливая хаотичный полет, всматриваюсь – моё фото. Свежее. Что же, не удивлён.

– Смотри теперь, – говорю я. – Любуйся.

– На что?

И правда, стоит посреди комнаты и смотрит. Пытается постичь. Хотя и так все понятно, с первого раза.

– Твой любовник, – я обещал себе быть терпеливым, но эти слова все же выплевываю, – сбежал. Тебя с собой не позвал.

В её глазах блестят слезы. Мне снова орать хочется. И курить. Бить стекло о стены, в последнем я себе не отказываю, беру бокал со столика и бросаю в стену. На десятки мелких осколков бьётся. Хорошо.