Обаятельный плут - Мэри Джо Патни Страница 36

Робин издал какой-то сдавленный звук и левой рукой поднял край ее сорочки. Он гладил нежную, чувствительную кожу с внутренней стороны ее бедер, потом, раздвинув влажные горячие складки, проник тонкими колдовскими пальцами в самое сокровенное ее место. По телу Макси прокатилась хаотическая волна ощущений, и она застонала, пламенея от страсти.

И тут Робин жарко прошептал ей на ухо:

— Господи, как долго я этого ждал, Мэгги… как ужасно долго…

Макси как будто оглушили. Желание исчезло, словно его и не было. Секунду она цеплялась за спасительную мысль: может, я ослышалась? Но даже в порыве страсти она не могла лгать себе. — Я не Мэгги, я Макси, — четко произнесла она, Робин вздрогнул и открыл глаза. Они были так близко, что Макси увидела в их лазурной глубине потрясение, почти ужас.

Секунду он не шевелился, потом скатился с нее и сбросил одеяло. Но, когда попытался встать, ноги подкосились и он чуть не упал. Он сел на край постели, оперся локтями о колени и закрыл лицо руками.

— Боже мой! Прости меня, Макси. Я этого не хотел, — прохрипел он.

Его всего трясло. Бог ведает, какие муки его терзали, но Макси было ясно, что дело было не просто в неудовлетворенном желании.

Сама похолодевшая от пережитого и бесконечно несчастная, Макси села в постели "И попыталась унять смятение в уме и еще не остывший огонь в крови. «Какая же я дура!» — с отчаянием думала она.

Поборов инстинктивную безрассудную ярость, она сказала:

— Вы ни в чем не виноваты. Вините, если хотите, постель. — И, сама презирая себя за ревность, язвительно добавила:

— Вам бы хотелось, чтобы это была Мэгги?

Мышцы на спине Робина четко обрисовались под светлой кожей. После долгого мучительного молчания он произнес, не отнимая рук от лица:

— Есть вопросы, которые не следует задавать. А если их задают, на них не нужно отвечать.

Макси вспыхнула от унижения и сознания, что сделала еще одну глупость, но продолжала упорствовать:

— Не нужно или невозможно?

Робин поднял голову. На его лице не осталось и следа обычной блистательной фривольности, так хорошо скрывавшей его внутреннюю сущность. Оно выражало только муку.

— Наверное, невозможно.

Он встал, подошел к окну и стал смотреть в туманную даль. Он был изящно сложен, но в переливавшихся под светлой кожей спины мышцах было что-то от ленивой мощи пумы.

Если бы он не спал, если бы он хотел ее, Макси, вся эта мужская красота была бы сейчас у нее в объятиях. Они лежали бы, обнаженные, в постели и любили бы друг друга в предрассветном полумраке.

Стараясь загнать поглубже острое чувство потери, Макси тихо спросила:

— Это на Мэгги вы хотели жениться?

— Да, — устало выдохнул он. — Мы много лет были друзьями, любовниками, сообщниками.

Сообщниками? В чем? Но сейчас Макси не хотела об этом думать.

— Она умерла? Робин покачал головой.

— Вовсе нет. Она счастлива в браке с человеком, который в состоянии дать ей гораздо больше, чем я.

Макси возненавидела отсутствующую Мэгги. Женщина, способная променять такого человека на более богатого, недостойна, чтобы о ней так горевали.

Она бы так и сказала, если бы слова могли утешить Робина, но в сердечных делах нет места логике. Кроме того, Мэгги, возможно, искала не столько богатства, сколько надежности. Макси сама хотела прочности и уверенности в будущем, и ей легко было понять Мэгги. Жизнь с Робином, может быть, и очень интересна, но ни о какой прочности и уверенности в завтрашнем дне не может быть и речи.

В комнате становилось все светлее, и Макси разглядела на спине Робина какие-то параллельные полосы. Она не сразу поняла, что это следы кнута. У нее сжалось сердце: какая нерассказанная история скрывалась за этими страшными шрамами?

Но шрамы давно зажили, и тут она уже ничем не может ему помочь. Другое дело мурашки, которые выступили на его коже. Он просто замерз Макси встала и взяла со стула высохшую рубашку Робина. Накинув ее на плечи, она отчетливо произнесла:

— Ваша Мэгги — последняя дура.

Робин повернул голову и посмотрел на нее с едва заметной улыбкой. Он натянул рубаху, обнял Макси за плечи и прижал ее к себе:

— Нет, она не дура, но спасибо за моральную поддержку.

Сорочка почти не защищала Макси от холода, и она прижалась к Робину, обняв его за талию. Там, где их тела соприкасались, было тепло Страсть, охватившая их в постели, ушла, но все равно они остро ощущали взаимную близость. «Наверное, так будет всегда, — подумала Макси, — даже если между нами никогда больше ничего подобного не произойдет».

У них появилось какое-то чувство родства — как у солдат, побывавших в одном бою и вышедших из него живыми. Подумав, что, может быть, Робину полезно выговориться, Макси спросила:

— А какая она, ваша Мэгги?

Секунду поколебавшись, Робин ответил:

— Она умная. Сильная. Смелая. Честная до мозга костей. В общем, похожа на вас, Канавиоста, хотя внешне вы совсем разные. — Он крепче сжал ее плечи. — Но вы обе красавицы.

Они молча смотрели, как над горизонтом медленно всплывает солнце. Слова Робина должны были бы польстить Макси, но в ней не утихала боль от сознания, что он ласкал ее по ошибке, мечтая о другой женщине. Не зря он все это время не давал воли своему физическому влечению к Макси.

Макси вспомнила, какие противоречивые чувства она испытывала, когда попыталась научить его слушать ветер. Видимо, некоторые черные провалы в его душе связаны с потерей любимой женщины. Видимо, Робин из тех людей, которые нелегко влюбляются, но, раз полюбив, отдают свое сердце навсегда.

В его натуре заложено благородство. Хотя он любит другую женщину, он искренне привязался и к ней, Макси, и не хочет причинить ей горе. Поэтому он и проявлял сдержанность, понимая, что вступить в связь с женщиной, которая его любит, но которой он не может ответить тем же, — значит причинить ей боль.

У самой Макси тоже оставалось множество сомнений. Ей вдруг стало невыносимо горько от сознания, что она существует на грани двух очень разных культур, но на самом деле не принадлежит ни к той, ни к другой. Племя ее матери не порицает незамужнюю женщину за то, что она вступает в связь с мужчиной. Если бы Макси была настоящей дочерью конфедерации шести племен и жила среди своих соплеменников, она бы гордилась таким любовником. Но она не индианка, она полукровка. Правда, она и не благовоспитанная английская барышня, которой полагается отдать свое тело только человеку, который заплатит за эту привилегию своим именем и состоянием. Но все же она продукт культуры своего отца, поскольку не смеет следовать своим желаниям. По понятиям белого общества, только распутная женщина отдается мужчине без брака.

А брак с Робином немыслим. Жизнь с отцом научила Макси, что мужчину, которого одолевает «охота к перемене мест», нельзя привязать к своей юбке, поэтому не стоит и пытаться это делать.