Дом там, где сердце - Шеннон Фаррел Страница 36

С холодным светом дня пришло понимание того, что она сделала. Мюйрин проснулась и увидела, что она в постели одна. Она уже готова была признать, что ночь любви с Локлейном приснилась ей, если бы не увидела собственными глазами испорченные про­стыни и не чувствовала характерного лесного аромата Локлейна на подушке, которую она, проснувшись, обняла. Приятная боль в бедрах и в низу живота напоминали о восхитительных ощуще­ниях, которыми Локлейн наполнил ее этой ночью.

Но что он теперь о ней подумает? Разве может он ее любить? Его сердце переживает безвозвратную потерю оттого, что ушла Тара. Он сам ей это сказал. Мюйрин позволила их дружбе пе­рейти в нечто большее. Она пыталась сопротивляться их на­растающей близости, но устала бороться со своим желанием. И вот теперь она должна решать, что же дальше.

Наконец она остановилась на том, что посмотрит для начала, как поведет себя Локлейн. Если он будет холодным и чужим, она поступит так же. Если она заметит хоть малейший признак сожаления с его стороны, они просто сделают вид, что ничего не случилось. Ну а если он хочет большего?

Мюйрин не была глупа. От мысли о нежеланном ребенке ее бросило в дрожь. Она потянулась к своему туалетному столи­ку, чтобы набросить халат, который оставила на спинке стула, затем взяла щетку и откинулась с ней в кровати. Приводя свои спутавшиеся волосы в какое-то подобие порядка, она решила, что хоть и будет когда-то рада обзавестись ребенком, но сейчас явно не тот момент.

Что скажут ее родители? Или Элис? Прошло уже достаточно времени, чтобы люди заподозрили, что это не ребенок Августина, разве что она объяснит как-то затянувшийся срок. Да, но, может, она вообще не беременна?

– Но тогда, конечно, если я уже все равно… – вслух бормотала она, но тут же прервала себя.

Она поднялась с постели, чтобы снять испачканные простыни, и заткнула их в нижний ящик тумбочки. Она больше всего не хотела, чтобы Локлейн узнал, что она была девственницей, и потом либо корил себя, либо жалел ее. Вообще плохо, что он постоянно наблюдал за ней, когда приехал, подумала она, выходя в коридор и проверяя каждую комнату, пока не нашла подстилку, служившую ему постелью.

Так она и сейчас под его контролем! Открытие это было неприятным. Чего она уж точно не хотела, так это чтобы Локлейн об­ращался с ней, как с маленькой или слабой. И уж тем более она не хотела его обременять. Кроме того, она понимала, что из отно­шений, построенных на жалости, не выйдет ничего хорошего.

Нет, Мюйрин хотела доказать Локлейну, что она сама может твердо стоять на ногах, быть независимой. Но обязательно ли это должно исключать их роман? И что вообще может быть у них общего? Могут ли они рассчитывать на будущее? Все это так запутанно, вздохнула Мюйрин, застилая постель. Часы на колокольне близлежащей церкви пробили восемь, и она стряхнула с себя оцепенение. Совершенно не обязательно при­нимать решение немедленно. Нужно просто подождать, как будут развиваться события. Она абсолютно не представляла, чего хочет Локлейн, какие у него планы, а такой вопрос задать непросто.

Когда она увидит его, то будет держаться вежливо и друже­любно, но без излишней близости, решила Мюйрин, заправляя простыни под матрас. У них с Локлейном еще куча дел, чтобы тратить время на нежности и воркование. Очень быстро тепле­ет, так что уже не за горами время посева. А еще вырубка де­ревьев, выпечка хлеба, дойка, сбор яиц, поездки на рынок, ши­тье и множество других забот в Барнакилле.

Локлейн тоже держался сдержанно, не в состоянии поверить, что это он проявил безрассудную смелость и воспользовался слабостью Мюйрин, когда она искала у него утешения. Он мо­лился, чтобы только она не выгнала за такое хамство. Еще хуже было осознавать, что он по-прежнему хочет ее. Заниматься с ней любовью оказалось все равно что попробовать новый, вызывающий привыкание, сильнодействующий нарко­тик. Каждый раз, когда он ловил взгляд ее аметистовых глаз, у него возникало желание целовать ее до потери сознания. С Та­рой у него никогда не было ничего подобного, встревоженно думал он, гадая, может ли то, что он чувствовал к Мюйрин, быть настоящей любовью. Он был без ума от Тары, но при этом едва ли мог вспомнить, как она выглядела.

Это было ужасно – испытать те радости, которые он пере­жил с Мюйрин, и при этом не иметь возможности остаться с ней навсегда. Он был уверен, что в один прекрасный день он проснется и увидит, что она ушла, как когда-то ушла Тара. Или хуже того: она однажды проснется рядом с ним, полная разо­чарований, и скажет, что больше не хочет его видеть. Из-за своей несдержанности он подверг риску все: свой дом, дружбу с Мюйрин, средства к существованию.

И, переполняемый чувством вины, стыда и страха, Локлейн избегал Мюйрин, даже на людях.

Он считает, что это была ошибка, печально размышляла она и, в свою очередь, тоже начала избегать его. Как я могла быть такой дурочкой, терзалась она в закрытой комнате в тот день, и слезы застилали ей глаза. Мюйрин не представляла себе, что желание может быть таким сильным, таким неодолимым. Чем больше она убеждала себя, что это невозможно, тем больше она его хотела. Она открыла что-то новое внутри себя, ж пытала чувство освобождения, какого никогда не знала раньше, лишь для того, чтобы снова, как всегда, сдерживаться и подавлять свои потребности и желания.

Однако неделя напряженной работы на ферме отвлекла Мюйрин от тяжелых мыслей. К тому же она понимала, что ей просто нельзя показывать свое настроение. Она пыталась сохранять бодрость и работала с еще большим старанием, ведь Барнакиллу необходимо поставить на ноги.

Когда наступил март, дни стали длиннее и погода улучшилась. Мюйрин как одержимая принялась за новые проекты. С одной стороны, ее переполняла радость, которую несла весна, с другой – она пыталась избегать встреч с Локлейном, если дело не слишком того требовало.

Одним ярким солнечным днем Мюйрин решила навестить своих лошадей и, возможно, взять одну из них, чтобы потренироваться в верховой езде.