Сломя голову - Дэм Джули Страница 36

Ник жизнерадостно фыркнул.

— Возможно, ты только что собиралась сделать наболевшее признание.

Я сузила глаза, взглянула на своего спутника и собралась продемонстрировать равнодушие. Подождала два биения пульса.

— Возможно…

— О, ты можешь мне доверять. — Он старался выглядеть серьезным.

— Угу, — ответила я.

Ник наклонился:

— Только между нами. Ты можешь прошептать это мне на ухо…

— То, что сказала Конни Чанг [41]матери Ньюта Гингрича [42], когда начали работать камеры? Перед миллионами телезрителей? Рифма к слову «злюка»? — Я закатила глаза. — Знаешь, ты действительно не способен доверять журналистам!

Неожиданно он отстранился.

— Я пошутил, — произнес он искренне озабоченным тоном.

— Знаю, глупый, — ответила я, игриво ударив его кулачком в левое плечо. — Расскажу тебе свой самый ужасный, сокровенный секрет. — Я драматически понизила голос: — Пагубная зависимость от лака для волос…

Он снова засмеялся.

— Больше ничего не надо говорить. Мне известно, что «Программа двенадцать шагов» предполагает анонимность.

— О да, это было ужасно. Родители грозили положить меня в больницу, отучить от этой аэрозольной дряни на базе метадона. Они и в самом деле были озабочены моей «окружающей средой».

— Значит, ты хорошо осведомлена о том, что происходит в стратосфере, поскольку тогда ты была значительно выше.

— Точно! Фактически я была завербована в сборную команду по баскетболу.

— Правда?

— Правда… ладно, неправда, — улыбнулась я и положила подбородок на левую руку, прикрыв рот пальцами.

Он повторил в зеркальном отображении мое движение и улыбнулся в ответ. Я подняла левую бровь. Он поднял правую. Мы опять улыбнулись. Мои челюсти начали болеть.

Ник и я все еще пристально смотрели друг на друга, когда автомобиль заехал на стоянку, дверь открылась и ночной воздух ворвался внутрь. Себастьян помог мне выйти из машины, пока Ник вылезал с другой стороны. А затем обошел машину и присоединился ко мне. Мы были так близко от собора Сакре-Кёр, что я вытянула шею, чтобы увидеть чистый древний купол, сверкавший в темноте.

Можно в любом месте Парижа бросить камешек — и обязательно попадешь в какое-нибудь романтическое место. Я заметила несколько вспышек света поблизости; в другой ситуации предположила бы, что это камеры папарацци. Но сегодня вечером представила себе падающие звезды. И это пробудило в душе теплое чувство.

Ник взял меня за руку и повел в крохотный винный бар «У негоциантов», освещенный так же скудно, как темница, разве что не дымными факелами. Когда я оступилась в темноте — старые деревянные полы были смертельны для шпилек, — Ник оказался рядом, поддерживая мое равновесие. Мое желание исполнилось; ему понадобились бы очки ночного видения, чтобы разглядеть, как я покраснела. Я и сама не понимала, как могла быть такой неуклюжей. Высокая женщина, состоящая в основном из ног, — такую можно извинить за неуклюжесть, когда она попадает в историю. Николь Кидман, ноги которой, вероятно, такой же длины, как я во весь рост, всегда сравнивала себя с девушкой верхом на дикой лошади с длинными тощими конечностями, с которыми она не знала точно, что делать. (Я поняла, что опять сравниваю себя со знаменитостями, и вздохнула.) При таком сравнении я с моим более низким центром тяжести должна была бы держаться как образец изящества, не иначе.

Наконец мы подошли к маленькому круглому столику в дальнем углу и опустились на скрипящие деревянные стулья. В помещении находилось не больше десятка человек — и все равно оно казалось тесным. Столик освещался тем, что осталось от одинокой белой свечи, которой этот огрызок был раньше; как будто в течение многих лет струйки стекающего воска превратили ее во что-то похожее на неровный деревянный пенек. Я протянула руку, чтобы почувствовать тепло воска. Огарок был мягким на ощупь. На нем остался отпечаток моего пальца.

Я взглянула на Ника, освещенного пламенем свечи. На его лице плясали тени от мерцающего огонька, находящегося в опасной близости от лужицы воска под ним. Я рассеянно кивнула, когда Ник предложил бургундское урожая 1983 года.

— Уверена, это был хороший год, — сказала я, начиная ничего не значащую, скорее нервозную болтовню. — По крайней мере, для музыки. «Севен энд Рэггед тайгер» [43]была первой записью, которую я купила, в то время как моя старшая сестра тратила бабки на «Калчер клаб» [44]. Потом мои друзья и я передрались из-за членов группы «Дюран Дюран». Я сама была девушкой Роджера, но скорее всего из-за того, что кто-то еще претендовал на Сеймона и Джона. В то время мы считали Ника Родса [45]и Боя Джорджа воплощением мужской сексуальной привлекательности — макияж, пышные рукава и все, вместе взятое.

— Да, хотя там, на мой взгляд, было слишком много блеска для губ и лака для волос… Ой, прости.

Я засмеялась:

— Неужели так необходимо возвращаться к пышным волосам?

— Кажется, тема повторяется…

— Я с этим примирилась, — произнесла я бесстрастно. — Меня больше не мучают кошмарные сновидения, в которых я отправляюсь в школу без одежды, зато с огромным количеством вылитого на голову лака. Или когда я подхожу к своему школьному шкафчику и не нахожу домашней работы, а только пустые флаконы из-под лака для волос…

— Алекс, — произнес Ник с притворной серьезностью, — ты никогда не думала начать с группы поддержки?

— Что?

— Ты могла бы заняться реальным делом. Вообрази, все модники, которые когда-либо имели или имеют пышные волосы… И каждому приходится бороться со своим стыдом, как это было с тобой.

— Верно. Возможно, для меня найдется местечко в твоей фирме по психологическому тренингу моделей.

— Конечно! Я был бы более чем счастлив помочь соратнику по благотворительности.

Самоуничижительные шутки, соединенные со снисходительным подтруниванием буквально над всем, составляли значительную часть обаяния Ника, но я задалась вопросом: а относился ли этот человек вообще к чему-нибудь серьезно? И в этот момент в голове сверкнула мысль: «А как же интервью, которое он недавно дал «Кошачьему концерту на подиуме»»?