Пари, или не будите Лихо - Яна Лари Страница 36

Пятая причина

Уже знакомый двор, писк сигналки, пьяный мат из окон первого этажа. Почти не глядя под ноги проносимся вверх по ступенькам, задыхаясь не столько от быстрого бега, сколько от запредельной скорости сердцебиения. Два поворота ключа в замке, сброшенный на матрас пуховик, прохлада его ладони под моей кофтой. Большего мне не нужно. Кожа к коже и всё – перед глазами туман. Не отрезвляет даже откровенно недовольное "мяяяу" метнувшейся в сторону Муси.

– Ну что – моя? – хищно улыбается Лихо прищуривая чёрные глаза, а я тону в них и не получается вымолвить ни звука, словно голос вдруг пропал. Потому что так на меня умеет смотреть только он: как господин и раб одновременно, с восторгом художника и обречённостью смертника. Гипнотически.

Мне больше не страшно привыкнуть – теперь уже страшно потерять, ведь понимаю, что не смогу смириться с изменой. Гиблое дело зависеть от чувств, особенно, когда зависеть приходится от чувств другого человека, но я рискнула. Иначе не могу.

Матвей улыбается криво, словно мысли читает. Больше не спрашивает. Незачем. Слова таким эмоциям несоразмерны.

Внезапно он рывком подхватывает меня на руки и тут же опрокидывает поперёк матраса навзничь, в одно мгновение оказываясь сверху. Под кожей всё пламенем трещит, а в комнате тишина, как перед грозой. Слышно только шорох, наспех срываемой одежды.

– А мне ты покажешь, что такое скарфинг? – помогаю ему стянуть с себя джинсы, надеясь, что правильно запомнила незнакомое слово. Чем бы оно ни было, я не хочу больше страдать от своей неопытности. Не с ним.

Матвей на секунду даже замирает, сражённый вопросом.

– Это в первую очередь риск, – отрезает он, стягивая через голову футболку, затем накрывает моё горло ладонью. Без нажима, просто разглядывает свои пальцы на моей шее и под сенью подрагивающих ресниц разверзается чёрная бездна, напрочь вышибающая из головы посторонние мысли. – Практически наркотический кайф, полученный за счёт удушения.

– Хорошо, – отрывисто выдыхаю, скользя ладонью под резинку его спортивных штанов. – Я хочу этот риск.

– Я ведь могу не разжать пальцы вовремя, – хрипло возражает Матвей, будто уговаривая себя не поддаваться, и ни на секунду не прекращая свободной рукой задирать на мне кофту.

– Не попробовав, не узнаешь – так ты утром говорил? Я тебе доверяю.

Вот она – чистая клиника. Кажется, сердце сходит с ума вместе со мной от невыносимого наслаждения биться воробышком под тяжестью его гибкого тела.

– Да в тебе придури даже больше, чем во мне, – с вымученным стоном, но категорично сменяет он свою ладонь жаркими губами. – Попробуем... обязательно... потом, когда я тоже смогу доверять себе рядом с тобой.

И в этот самый момент грохочет тот самый проклятый гром, а точнее – телефон в его боковом кармане, который разрывается мелодией входящего звонка.

– Слушаю, – Матвей, ощутимо напрягшись, откатывается на свободную часть матраса, и глядя на его сосредоточенное лицо с закрытыми глазами, мне становится не по себе. Такая мгновенная собранность не обещает ничего хорошего. – Конечно, погнали. Кирпич уже знает? Понял. Выхожу.

– Уходишь?

– Да, нужно бежать, – мягче обычного произносит Лихо и наклоняется к моим губам. Целует как-то особенно, с неторопливой нежностью, но уже без недавней настойчивости. – Дождись меня, хорошо? Сходим вечером в бильярд, шары погоняем. Я туда и обратно. Не скучай.

А вот и пятая причина бежать от него, куда глаза глядят – если заставить Лихо выбирать между мной и укоренившимся образом жизни, едва ли решение будет в мою пользу. Но побег меня больше не устраивает, а шантаж – худший способ начать отношения.

– Мась, а это... ну, куда ты идёшь, опасно? – зачем-то уточняю, одёргивая на себе одежду.

Будто может быть как-то иначе.

– Вернусь, узнаем точно, – с поразительным равнодушием пожимает он плечами, но бросив на меня быстрый взгляд, расцветает кривой улыбкой. – Да не смотри ты так. Не опаснее, чем переходить дорогу. На нас хоть сейчас может крыша упасть и привет почившим предкам. Не веришь? А зря. Этот дом наверняка помнит юность царя Гороха.

– Не ёрничай. Ты понимаешь, о чём я, – упрямлюсь, глядя, как он выуживает из сваленной в кучу на дне шкафа одежды свою любимую толстовку.

– Вот только не начинай, хорошо? – от проникновенного взгляда Матвея внутри меня всё будто сжимается в бессмысленном ожидании, что он пообещает беречь себя. Не в этой жизни. – Не вздумай шататься по окрестностям, машина уже примелькалась кому надо, а ты – вряд ли. К обеду вернусь, жди меня в постельке.

– К обеду какого дня?

– О, и глянь, пожалуйста, в душевой должны лежать мои чётки, – продолжает он, игнорируя волнение, ломающее мой голос.

Не достучаться.

Расстроено вздохнув, отправляюсь в крохотную комнатку, площадью немногим больше коридора. В одном углу унитаз, в другом – душ с поддоном, посередине шторка, по правую руку находится раковина с настенным зеркалом в пожелтевшей от времени пластиковой раме – вот и все удобства. Потерять здесь что-либо нереально, тем не менее никаких чёток я в упор не вижу.

– Огрызок, не расслабляйся. Я слежу за тобой, – доносится одновременно с щелчком входной двери.

– Развёл, как девочку... – мрачно усмехаюсь, понимая, что Лихо таким нехитрым способом избавил себя от надоевшего разговора.

И биту по-тихому вынес – заключаю без особого удивления, заглянув за комод.

Я не в первый раз замечаю, как сильно тяготит Матвея любое проявление давления: придирки, прессинг, даже элементарная тревога за его жизнь, и где-то в глубине души надеюсь, что такое поведение – лишь защитная реакция, которая с возрастом сменится самодостаточностью.

Лихо стремится быть семье опорой, а в его положении легально добиться хоть какой-то материальной устойчивости так же сложно, как мне смириться с риском, которому он себя подвергает. О нравственной стороне вопроса даже думать не хочется. К своему стыду, судьба Матвея меня волнует больше, чем благополучие его жертв. Я не ищу ему оправданий, их просто не может быть. Он хороший и точка. Только запутался.

Нарезав пару кругов по комнате, набираю отца.

– Вера, девочка моя, ты в порядке? – отвечает он басовито после первого же гудка. Родной голос частично возвращает сердцу такой необходимый сейчас покой, но даже его не хватает, чтобы полностью прогнать скребущих душу кошек. – Как раз собирался тебе звонить. Ты где? За тобой приехать или сама?

– Не нужно, пап. Я пока поживу отдельно.

– Не выдумывай. Опять мать влезла со своей дурной политикой! Вернулся со смены, а тут такое... Думал не сдержусь, врежу. Это ж надо было учудить! Сваха непризнанная... Возвращайся, малыш, теперь-то я ей спуску не дам, всё устаканится.