Лакей и я - Валери Боумен Страница 36

— Спасибо, Лукас.

Он не мог оторвать взгляда от ее губ. Еще один поцелуй? Последний? Мысль эта накрепко засела в мозгу, и было невозможно ее игнорировать. Но ведь это неразумно… Поцелуй — совсем не то, что сейчас необходимо. Когда наступит момент сказать правду, у него не будет никаких оправданий. Тем не менее какая-то примитивная часть его существа жаждала этого поцелуя, настойчиво твердила, что он прощальный, а потому необходим, чтобы им обоим было что помнить. Потом он скажет ей, что уезжает, но… не раньше, чем поцелует.

Их губы встретились. Лукас закрыл глаза, целиком отдаваясь наслаждению: вкусу, запаху, ощущениям, которые она ему дарила. Он знал, что всегда будет помнить ее такой: в библиотеке лорда Клейтона, с розовым цветком в волосах, — и этот милый нежный образ останется в его памяти навсегда.

Он прижал девушку к себе, почувствовал податливую мягкость ее тела…

— Что это вы здесь делаете?

Резкий, даже, пожалуй, визгливый женский голос вернул Лукаса к реальности. Он отпрянул от Фрэнсис, совершенно ошеломленной, развернулся и увидел в дверях леди Уинфилд с искаженным яростью лицом.

Дама с громким стуком захлопнула за собой дверь, и постаравшись взять себя в руки, на что ушло несколько секунд, процедила сквозь зубы:

— Буду вам очень признательна, если вы отойдете от моей дочери подальше.

Вместо того чтобы выполнить ее требование, Лукас инстинктивно сделал шаг вперед и загородил Фрэнсис собой. Вне всякого сомнения леди Уинфилд не в себе и, судя по выражению ее лица, готова перейти к физическому воздействию. Этого он, естественно, допустить не мог. Тут же ему в голову пришла другая мысль: баронесса Уинфилд не обращала на него никакого внимания, когда он прислуживал ей за ужином, но вполне могла присмотреться как следует и узнать его сейчас, застав в компрометирующей ее дочь ситуации. Ну и ладно. Будь что будет. Он все равно не позволит этой даме ударить Фрэнсис.

Приблизившись, леди Уинфилд обошла вокруг Лукаса, словно он был предметом мебели, и схватила Фрэнсис за руку.

Он подался к ней, но девушка, угадав его намерения, вовремя закричала:

— Лукас, нет!

С самодовольной ухмылкой взбешенная дама дернула дочь к себе.

Ноздри Лукаса раздувались от гнева, но он отступил, чтобы не усугублять ситуацию.

— Не думала, что доживу до дня, когда придется вырывать собственную дочь из рук лакея, — процедила леди Уинфилд змеиным шепотом.

Лукас понял, что дама опасается скандала: ведь в библиотеке, кроме них, никого не было.

К счастью для себя, леди Уинфилд отпустила дочь — Лукас лишь мельком заметил, что на руке девушке остались красные пятна от цепких пальцев разъяренной матери. Самым угрожающим тоном, на который была способна — впрочем, опять-таки очень тихо, — она приказала:

— Уходи. Немедленно. Прямо в свою спальню, никуда не сворачивая, и делай вид, будто ничего не произошло. Ты меня поняла?

Это подтвердило предположение Лукаса, что баронесса не намерена раздувать скандал. Единственное, что удерживало Лукаса от порыва сдернуть проклятый парик, под которым невыносимо чесалась голова, и во всеуслышание объявить о своей любви — как графа Кендалла — к Фрэнсис, была твердая уверенность, что ей нужно вовсе не это. Она неоднократно говорила о том, что джентльмены весьма своенравны, когда хотят что-то получить, но истина заключалась в другом: ничего он больше не желал, но заставил себя молча наблюдать, как Фрэнсис выходит из библиотеки, эскортируемая матерью.

Лукас выругался и, сжав кулаки, огляделся, словно высматривал, что можно разбить или сломать. Его внимание привлекло яркое пятнышко на полу: и нагнувшись, он увидел смятый розовый бутон: должно быть, выпал из ее волос. Лукас поднял цветок и поднес к лицу, искренне надеясь, что это была не последняя встреча с Фрэнсис.