Дикий горный тимьян - Розамунда Пилчер Страница 36

— Этот дом необычный — гостиная и кухня находятся наверху. Но мне так нравится. Когда вы распакуете вещи и устроитесь, поднимайтесь наверх, выпьем чего-нибудь и поедим. Томас ест суп?

— Он ест все.

Родди сделал удивленное лицо, заметив: «Какой молодец», и ушел.

Виктория села на край кровати, взяла Томаса на руки и стала снимать с него куртку, осматривая при этом комнату. Она сразу влюбилась в нее — в побеленные стены, незамысловатую мебель. Здесь было все, что нужно для жизни. В углу комнаты был даже камин, в котором тлел брикет торфа, а рядом с камином стояла корзина, и в ней еще брикеты на случай, если понадобится поддержать пламя или оставить камин горящим на всю ночь. Она решила лечь спать при свете камина. «Это так романтично, — осторожно обнадеживала она себя. — Может быть, все в конце концов еще и уладится».

У нее за спиной появился Оливер с чемоданами. Он поставил их на пол и закрыл за собой дверь.

— Оливер…

Он резко перебил ее.

— Случилась большая неприятность. В понедельник скончался брат Родди. Сегодня утром Криган был пуст, и все жалюзи закрыты по случаю его похорон.

Виктория уставилась на него поверх головы Томаса с ужасом, не веря своим ушам.

— Почему же он нас не предупредил?

— Не мог. Не знал, где мы. Клянется, что, несмотря ни на что, очень хотел, чтобы мы приехали.

— Это всего лишь слова.

— Не думаю. Мне кажется, наш приезд пришелся как нельзя кстати. Он поможет ему развеяться. В любом случае мы уже здесь и не можем уехать.

— Но…

— И вот что еще. Мы для всех, как было и при регистрации в гостинице, мистер и миссис Доббс. Не стоит забывать, что здесь еще много ретроградов.

Он стал обследовать комнату, открывая шкафы и двери, и был похож на большого длинного кота, который решил ознакомиться со своим жилищем.

— Классно. Здесь будет спать Томас?

— Да. Оливер, давай только переночуем.

— С какой стати? Тебе здесь не нравится?

— Очень нравится, но…

Он подошел и закрыл ее протестующие губы поцелуем. Виктория замолкла. Ссора все еще стояла между ними. Она не могла решить для себя, воспринимать ли поцелуй как извинение или ей самой нужно сделать первый шаг к примирению. Пока она размышляла, Оливер снова поцеловал ее, потрепал Томаса по головке и ушел. Она слышала, как он взбежал по лестнице, потом до нее донеслись обрывки его разговора с Родди. Вздохнув, она сняла Томаса с кровати и понесла в ванную.

В полночь в полной темноте, нагрузившись бренди, Родди Данбит взял лампу, посвистел собаке и отправился в обход дома, как он объяснил Оливеру, посмотреть, все ли двери и окна плотно закрыты, и проверить, все ли в порядке у старушки Эллен в ее мансарде.

— А что с ней может случиться, — недоумевал Оливер. Их представили ей вечером, и она показалась ему старше, чем сам Господь Бог, но столь же грозной.

Виктория давно ушла спать. Томас тоже спал. Оливер закурил сигару, которую дал ему Родди, и вышел на свежий воздух.

Его встретила тишина. Ветер стих, не было слышно ни звука. Под ногами, пока он шел по дорожке, шуршал гравий, но и он стих, как только Оливер ступил на траву. Через подошвы ботинок он чувствовал ее холодную сырость. Дойдя до озера, он пошел вдоль кромки воды. Воздух был морозный. Его легкая одежда — вельветовый пиджак и шелковая рубашка — не могла его согреть; холод разливался по телу, как ледяной душ. Он наслаждался этим ощущением и чувствовал себя посвежевшим и полным сил.

Его глаза постепенно привыкли к темноте. Очень медленно начали вырисовываться массивные силуэты холмов. Он любовался неярким мерцанием озера. В ветвях деревьев за домом заухала сова. Он вышел на небольшой причал. На деревянном настиле его шаги звучали глухо. Он дошел до его конца и бросил окурок сигары в воду. Раздалось шипение, и вокруг снова стало темно.

Он снова слышал голоса своих героев. Говорила старуха. «Твой отец так бы не поступил». Она жила в его голове много месяцев, да, но это же Эллен Тарбат. Но это не Эллен из Сазерленда. Ее звали Кейт, и она приехала из Йоркшира. «Твой отец никогда бы не позволил себе так поступить!» Она была раздражена, измотана и в то же время непобедима. «Он всегда жил по средствам. И был гордым человеком. Когда я похоронила его, я выставила на поминки окорок. А эта несносная миссис Хекворт проводила в последний путь своего мужа простыми плюшками».

Это была Кейт, и в то же время это была Эллен. Так всегда случалось. Прошлое и будущее, вымысел и реальность сплетались в тугой узел, и он уже не знал, где кончается одно и начинается другое. Все это вместе взятое начинало расти у него внутри, как опухоль, пока не овладевало им целиком, без остатка, и тогда он уже был одержим этими людьми. А потом они оживали на страницах его книг, становились героями его романов и пьес.

Неделями, а то и месяцами он мог пребывать в состоянии прострации, неспособным ни на что, кроме отправления самых насущных естественных потребностей, будь то сон или поход в ближайший бар за сигаретами.

Предвкушение этого состояния наполняло его нетерпением. Несмотря на холод, ладони у него вспотели. Он обернулся и посмотрел на темные очертания большого дома. В мансарде горел свет, и он представил себе, как старушка Эллен семенит по комнате, кладет в стакан вставную челюсть, молится и ложится в постель. Он видел ее лежащей в постели, уставившись в потолок, и ее острый нос торчит из-под простыни в ожидании прихода сторожкого старческого сна.

Свет проникал через шторы и из окон гостиной Родди. И из спальни в первом этаже, где спала Виктория.

Он медленно пошел к дому.

Она спала, но проснулась, когда он вошел и включил лампу у кровати. Он присел рядом, она повернулась к нему, зевнула, увидела, кто это, и произнесла его имя. На ней была тонкая ночная сорочка из батиста, отделанная кружевом, а светлые волосы разметались по подушке, подобно нежно-желтому шелку.

Он развязал галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Она спросила:

— Где ты был?

— У озера.

— Который час?

Он скинул ботинки.

— Уже поздно. — Наклонился, взял ее голову в ладони и начал медленно целовать.

Наконец он уснул, но Виктория еще час или дольше лежала без сна в его объятиях. Занавески были отдернуты, холодный ночной воздух проникал в комнату через открытое окно. В камине горел брикет торфа, всполохи огня светлыми бликами отражались на низком белом потолке. Утренняя ссора растворилась в любви. Виктория успокоилась. Она лежала умиротворенная, полная безмятежной уверенности в том, что такому счастью ничто не может помешать.