Скоро тридцать - Майк Гейл Страница 35

— Понимаю, о чем ты. Пока мама не заболела, я тоже понятия об этом не имела. Всю жизнь были только я и она. Я никогда не видела отца и никогда не хотела его видеть. Поэтому, понимаешь, мы были как бы вдвоем против всего мира, и так должно было быть всегда — как это могло вдруг оборваться? Мама казалась мне вечной, я думала, что мы всегда будем вместе. И когда она сказала мне, что больна, это меня просто вырубило. В двадцать восемь лет я поняла, что мама не вечна и что мы не будем все время вместе… — голос Джинни задрожал.

— Успокойся, — сказал я. — Не надо расстраиваться.

— Ничего, — сказала Джинни, глубоко дыша. — Я в порядке, Мэтт. — Она улыбнулась. — Тебя не должно пугать, если кто-то расстраивается. Это естественно. Ты не можешь просто убежать или не делать чего-то лишь из-за того, что это тебя расстраивает. — Она засмеялась. — Тебе всегда не нравилось, когда я плачу при тебе, правда?

— Да, в общем, — тихо сказал я. — Но только из-за того, что я не знал, как тебя утешить.

— В этом все дело, — сказала она. — Иногда не надо утешений, иногда все, что тебе нужно, — это чтобы кто-то посочувствовал тебе.

— Не знаю, что бы я сделал, если бы кто-то из моих родителей умер. Да, я все время жалуюсь, как они меня раздражают, отравляют жизнь и так далее, но если бы их не стало, то мне бы их не хватало всю жизнь.

— Ты должен сказать им об этом. Хорошо во всей этой истории с мамой было только то, что я могла сказать ей, как я люблю ее, и что, когда придет время, она поймет, как много для меня значит.

— Знаешь, я думал об этом, — начал я. — Ты можешь не верить, но это правда. Я пытался представить себе, что я говорю своим родителям, как я их люблю и все такое, но не знаю… Вряд ли они бы поняли. Это классно, что у тебя так было с мамой, но мои и понятия не имеют, что делать с эмоциями. Да, мы любим друг друга и все такое, но вот сможем ли мы когда-нибудь сказать друг другу об этом? Не знаю… Наверное, для нас лучше, если мы не говорим про это. В смысле, для некоторых людей это хорошо, но для других…

Джинни улыбнулась.

— Понимаю, о чем ты. Такие отношения не возникают просто так, из ниоткуда. Думаю, мы с мамой были ближе друг к другу, чем обычные мамы и дочки, потому что у нас больше никого не было — только она и я.

— Иногда мне кажется, что я с самого детства ни разу нормально не разговаривал с папой. По крайней мере, в детстве мне хотелось с ним разговаривать, и если он не был занят на работе или в саду, то мы разговаривали. Но я помню, что чаще всего мы просто молча шли куда-то: он — большими шагами, а я безнадежно пытался за ним поспеть. Хоть это меня и утомляло, в его глазах была радость оттого, что я хотя бы старался.

— Твой папа любит тебя, я знаю, — сказала Джинни.

Я кивнул.

— И мама тоже.

Я опять кивнул.

— Ты, наверное, думаешь — зачем я это все тебе говорю?

Я кивнул еще раз.

— А говорю я это только по одной причине: как бы ты ни был уверен в чьей-то любви, всегда приятно об этом услышать.

Мы замолчали на некоторое время, наслаждаясь ситуацией. Я в первый раз подумал, как бы это было — снова поцеловать Джинни. Я подумал об Эллиоте и о том, что до сих пор не мог понять, что значила для меня его смерть. И наконец, я подумал о своих родителях и попытался представить себе жизнь без них. Многое из того, что говорила мне Джинни, было правильным. Мысль, что родители — неизменная часть твоей жизни, и они будут в ней всегда, безусловно обеспечивала определенный комфорт. Может быть, подумал я, нужно начать воспринимать мир, каким он есть, а не таким, каким я его хочу видеть? Но сколько я ни пытался представить свою жизнь без родителей, сколько ни старался вообразить дыру на том месте, где должны были быть они, у меня ничего не получалось.

В десять минут девятого я объявил наконец Джинни, что мне пора домой. Я помог ей вымыть тарелки, блюда и все остальное, что попалось мне под руку, когда я готовил, а потом сходил за своей курткой.

— Ну ладно, — сказал я, открывая входную дверь. — Мне, пожалуй, пора.

— Хорошо. — Джинни подошла ко мне и поцеловала в щеку. — Спасибо за сегодняшний день, Мэтт. Странно, что мы снова встретились по такому поводу, но мне было приятно.

Я улыбнулся и вышел из дома, потом двинулся по дорожке к воротам. Но, дойдя до ворот, я развернулся и подошел к Джинни.

— Я надеялась, что ты это сделаешь, — сказала она.

— Почему тогда ничего не сказала?

— Неуверенность, страх, немного ненависти к себе — обыкновенные подозреваемые. Я чувствовала то же самое, когда мы прощались в прошлый раз. Я должна была тогда что-то сказать, но ты знаешь, как это сложно. Не хочется ведь казаться глупой, да? Но я скажу сейчас, чтобы тебе не пришлось это говорить, да?

Я засмеялся.

— Так вот, Мэтт, я бы хотела, чтобы независимо от того, сколько ты здесь пробудешь, ты считал, что наша дружба восстановлена. Звони мне в любой момент — чтобы выпить вместе, пожаловаться друг другу или просто потусоваться.

— Конечно, я рад, если мы снова будем друзьями.

— Это не просто слова, Мэтт, — сказала Джинни с явной серьезностью в голосе. — Я этого правда хочу. Быть настоящими друзьями. И не только с тобой, но и с Гершвином. — Она обняла меня. — Мы могли придумать что-нибудь получше, чем просто разойтись в разные стороны. — Ее голос дрожал. — Мы должны были придумать что-то получше.