Селеста, бедная Селеста... - Александра Матвеева Страница 35

— Хотела поговорить с Глебом Александровичем.

— О чем?

— Ни о чем. Просто поговорить. Потом бы хвасталась подружкам знакомством со звездой.

Милиционеры переглянулись. Поверивший мне Петров выглядел разочарованным, более недоверчивый Гришаня не сдавался:

— Правильно ли я понял, что вы были последней, кто видел Градова живым? — Он вышел из-за моей спины и теперь смотрел на меня сверху вниз.

Я подавленно молчала, осознав, что именно так все и выглядит. Не могу же я сказать, что Лешка входил в кабинет после меня. Сказал сам Лешка. Он впервые открыл рот, и его голос прозвучал хрипло и неуверенно, словно он только учился говорить:

— Я видел отца после Альки. Она вышла из кабинета, а я вошел.

— О чем вы говорили? — Взгляды всех наличных ментов скрестились на Лешке, он словно этого не замечал, отвечал монотонно, не отрывая взгляда от стиснутых между коленями рук.

— Ни о чем. Мне нужна была Алька.

— Что вы сделали, не найдя ее в кабинете?

— Посмотрел во дворе. Потом поднялся к ней в комнату. Она спала.

— Татьяна утверждает, что комната была пуста.

— Она ошибается.

— Что-то здесь не так, — задумчиво протянул Петров, прерывая допрос.

— Все не так, — неожиданно заговорила Мария Алексеевна. От ее апатии не осталось и следа. Она была полна энергии и решимости до конца защищать сына. Темные глаза смотрели ясно и неприязненно. Таня непроизвольно поежилась и втянула голову в плечи.

— Ты прекрасно знаешь, что Лешик не убивал отца. Глеб был жив, когда мы с сыном вернулись с плантаций. Она это хорошо знает. — Последняя фраза адресовалась милиционерам.

— Откуда?

— Она его видела. Я приняла душ и решила зайти к мужу. Таня стояла у двери и держалась за ручку. Я не поняла, она только что вышла или собиралась войти. Она увидела меня, почему-то смутилась и ушла.

— Значит, это вы видели Глеба Александровича последней? — безнадежно уточнил Петров.

— Не факт. Я уходила — Глеб был жив. Таня могла вернуться и убить.

Таня, охнув, прижала руки к груди, ее глаза полыхнули нездешним огнем:

— За что бы я стала убивать его? Я его любила.

Мария Алексеевна чеканила слова, уперев мрачный взгляд в мятежные глаза соперницы. Они обменивались репликами, словно сабельными ударами, со страшной скоростью, и всем остальным оставалось только слушать:

— За то, что он не хотел на тебе жениться.

— Да? Тогда скорее вы могли его убить.

— За что?

— За то, что он хотел бросить вас.

— С чего ты взяла?

— С того, что он собирался сказать вам об этом.

— Ничего он мне не сказал. Поэтому ты вернулась, устроила скандал и убила его.

— Откуда известно, что не сказал? Он сказал, а вы разозлились и убили его.

— Чепуха! Когда я уходила, он был жив, и ни о каком разводе в тот вечер речи не шло. Как и в любой другой.

— Докажите!

— С какой стати? Это ты попробуй доказать, что не подслушивала. Там, кстати, есть такое местечко в оконной нише за занавеской. Все слышно, и не догадаешься, что там кто-то есть. Я вышла, а Таня выбралась из-за занавески и вошла в кабинет.

Гришаня покачался с пятки на мысок, поразглядывал потолок, на что-то решился и покинул нас. Петров, не прореагировав на изменение в дислокации, продолжал внимательно слушать соперниц.

— Лешик не мог убить своего отца. Он никого не смог бы убить.

— Если Глеб положил глаз на Алю и Алеша заметил, он наверняка бы вмешался.

— Ну и что?

— А то. Не известно, что он видел и знал. Если бы Глеб захотел, Аля не смогла бы долго сопротивляться. Меня он затащил в постель на третий день моего пребывания в вашем доме.

— Потому что ты шлюха!

— Нет! Потому что ему невозможно отказать!

Мария Алексеевна закивала, и неожиданно женщины упали в объятия друг друга и зарыдали. Сыщик, раскрыв рот, смотрел на плачущих «вдов».

Они терлись мокрыми щеками, а меня передернуло от отвращения. Мария Алексеевна, крепко обнимая Таню, продолжила:

— А он всю жизнь любил только меня.

— Он любил меня! — вскрикнула Таня, и объятия распались.

Женщины заговорили визгливо и скандально, перебивая друг друга. Жалобы чередовались оскорблениями, упреки насмешками — и все это обильно поливалось слезами. Слушать их было невыносимо. Я увидела, как Лешка обхватил голову руками, и невольно повторила его жест, зажимая уши ладонями.

Дверь распахнулась и пропустила Гришаню с очередной находкой. Ухмыльнувшись от уха до уха, он взгромоздил на стол синюю спортивную сумку.

— Во. Нашел. За шторой стояла. Чья это?

— Аленькина, — недоуменно ответила Мария Алексеевна и посмотрела на меня. И Таня посмотрела. И Петров. По его лицу пробежали тени, он нахмурился. А Гришаня сиял. Только Лешка остался неподвижным.

— Ну-с, милая девушка, — обратился ко мне Гришаня, усаживаясь верхом на стуле, поставленном напротив меня, — что скажете?

Я пожала плечами и отвернулась от него. Что я могла сказать? Я напрочь забыла про эту сумку. Мне было не до мыслей о ней. Что теперь они подумают обо мне? Меня объял мгновенный липкий страх, такой сильный, что застучали зубы. Я сама услышала этот стук. Уверена, все его услышали.

— Не хотите разговаривать. Жаль. Я не люблю давить на подследственных, но ваш случай особый — дело на контроле в верхах. Так что придется тебе, милая, колоться.

В любом криминальном романе героиня в этом месте вскидывается с возмущенным:

— Не смейте мне тыкать, Я с вами на брудершафт не пила.

Я не вскинулась, просто посмотрела на Петрова, увидела его постаревшее, чужое лицо и заплакала. Если они хотят увидеть во мне убийцу, я ничего не смогу поделать. Я не смогу доказать свою невиновность. Скрыв, что я заходила в кабинет вечером, я сама загнала себя в первые ряды предполагаемых убийц. Не исключено, что именно я возглавляю список подозреваемых, а со временем стану его единственной строчкой. Мне нечем оправдаться. Я никому не смогу объяснить свое поведение, не раскрыв тайны. Что угодно: суд, приговор, тюрьма — только не правда, известная мне одной.

От этого решения стало еще страшнее, и слезы полились неудержимо. На Гришаню мое слезоизвержение не произвело никакого впечатления. Он протянул руку, не глядя сдернул с гвоздика посудное полотенце и бросил мне на колени. Я крепко вытерла лицо влажным, пахнущим кухней полотенцем и напоследок высморкалась в него.

Таня брезгливо фыркнула и в который раз за сегодняшний день сделала попытку отодвинуться от меня. В глазах Марии Алексеевны застыл ужас, но когда наши глаза встретились, в глубине ее зрачков что-то дрогнуло, и она посмотрела на меня с жалостью и нежностью. Я опять заплакала и ухватилась за полотенце.