Заветное желание - Дженна Питерсен Страница 35

Увы, надежда рассеялась, и вернулась реальность.

Он с трудом отстранился, подошел к окну и стал смотреть в темную ночь, такую же непостижимую, как теперь и его жизнь.

— Нет, Энн. Я уже не тот человек. Не могу им быть, и, зная правду, ты должна это понять.

— Пожалуйста, взгляни на меня.

Он медленно повернулся. Несмотря на простыню вместо одежды и спутанные волосы, Энн выглядела безупречной герцогиней. И в ее осанке, и в ее тоне, когда она заговорила, теперь было нечто величественное.

— В чем бы ты ни пытался меня убедить, Рис, — сказала она тоном, не терпящим возражений, — это не изменит некоторых фактов. Мы с тобой женаты. Наш союз подтвержден не только физической близостью, но и глубиной отношений, которые появились у нас на побережье. И… — она слегка покраснела, — сегодня ночью в этой комнате. Ты не можешь все это отрицать.

— Нет, но…

— Никаких «но». В церкви я поклялась до конца жизни делить с тобой все твои радости и горести, какими бы серьезными они ни оказались. Я так и поступаю.

Он расстроено покачал головой.

— Я тоже в день свадьбы поклялся тебя защищать, Энн. И сделать это я могу единственным способом. Если мы будем жить раздельно, то когда откроется правда, люди увидят в тебе жертву моего скандала, а не его участницу. Возможно, это защитит тебя от боли и душевных страданий, которые падут на мою голову и головы всех, кто мне близок.

Энн смотрела на него, приоткрыв, рот. Странно. Похоже, сейчас она была потрясена больше, чем когда он рассказал ей о своем происхождении.

— Это правда? — наконец спросила она. — Ты сделал меня жертвой твоего скандала? Ты знал факты о своем происхождении до нашей свадьбы, но утаил их от меня, как своего рода обман?

Рис колебался. Он мог солгать ей, что все знал еще до обмена клятвами, только вот примет ли она его ложь? Она видела его насквозь, как никто другой.

— Нет. Я узнал это в тот день, когда бежал из Лондона.

Энн побледнела.

— Значит, это Саймон открыл тебе правду, когда ждал нашего возвращения из свадебного путешествия?

Рис закрыл глаза. Тот день, казалось, был много лет назад, а боль все так же остра, словно не прошло и пяти минут.

— Да, — прошептал он.

Нижняя губа у нее дрожала, но в голосе была ярость.

— Зачем он сказал тебе? Если он узнал нечто ужасное, что наверняка разобьет тебе сердце, зачем перекладывать этот груз на твои плечи?

Рис опустил голову. Она повторяла вопросы, которые мучили и его с того самого дня, когда Саймон пришел к нему. Он тоже был в ярости на друга, пока не узнал всю правду. Он должен сказать Энн все до конца.

— Не осуждай нашего друга. Положение осложняется тем, что… — Он умолк, ему было трудно произнести это вслух. Пока он собирался с духом, Энн терпеливо ждала. — Дело в том, что мой настоящий отец — покойный герцог Биллингем. Мы с Саймоном братья. Не в смысле, что мы близкие друзья, мы с ним одной крови.

Рис не мог винить жену за долгое, потрясенное молчание. Ведь отец Саймона умело скрывал от всех свою истинную сущность, выставляя напоказ доброту и честность, которыми не обладал.

— Но… Биллингема уважали как человека набожного, преданного, заслуживающего доверия, — наконец произнесла Энн.

— Однажды во время загородной вечеринки в Биллингеме мы с Саймоном узнали о его… нашем отце много такого, что опровергает эту благородную репутацию. Оказалось, герцог тщательно скрывал правду о себе, включая его склонность спать с другими женщинами. Я не единственный его внебрачный ребенок.

Энн вздрогнула, но после короткого молчания кивнула.

— Знаешь, теперь, когда ты сказал, что вы с Саймоном братья, я вижу это. У вас много похожих черт, даже осанка Саймона порой напоминает мне твою.

— Никогда этого не замечал.

Она улыбнулась, но улыбка была печальной.

— Возможно, я более внимательна. Теперь я получила некоторое объяснение, почему Саймон хотел рассказать тебе правду. Но ведь он должен был понимать, что это значит для тебя.

— Он говорил, что сначала не собирался рассказывать мне о том, что узнал. По-моему, он готов был хранить тайну до конца жизни, если б это зависело только от него.

— А что ему помешало?

Рис нахмурился.

— Есть некто еще, кому известно о моем происхождении. Этот человек не джентльмен, а подлец, который намерен шантажировать моего… моего брата и меня, угрожая открыть позорную тайну. Вот Саймону и пришлось рассказать мне правду, чтобы мы вместе решили, как нам вести себя с шантажистом.

— Боже мой, Рис! — воскликнула Энн, в ужасе прикрыв рот ладонью.

Ему очень хотелось успокоить ее, но он сознавал, что не может предложить ей никакого утешения. Все, что он мог сделать, — это обрисовать сложившееся положение.

— Видимо, этот тип на днях приедет в Лондон, чтобы предъявить нам свои требования. После этого мы решим, что делать.

Энн медленно подошла к нему и сжала его плечо. Это был жест утешения и любви, настолько чистой, искренней, что у Риса навернулись слезы на глаза, и он моргнул, чтобы сдержать их.

— Сколько боли это принесло тебе, — прошептала она.

— Да, — согласился он, пытаясь справиться с голосом и чувствами. — Знать, что вся моя жизнь была сплошной ложью, что кто-то шантажирует меня разоблачением… это невыносимо, Энн.

Она сглотнула, борясь с подступающими слезами.

— Но может, вы найдете способ договориться с этим человеком? Может, тебе удастся сохранить тайну? Ведь должен же быть какой-то выход.

— Энн, ты не можешь на это надеяться. Если даже мы с Саймоном договоримся или каким-то образом заставим его молчать, я сам пока еще не решил, нужно ли скрывать правду.

— Ты собираешься ее открыть? — недоверчиво спросила она.

Рис пожал плечами:

— Не знаю. Теперь я живу во лжи, я не имею права продолжить родословную Уэверли.

Энн даже отступила на шаг, с полным разочарованием глядя на него.

— И это твоя главная забота? Родословная Уэверли?

— Да, общество узнает правду и осудит меня. Но если у меня не будет наследников, они также узнают, что позор Уэверли закончится с моей смертью.

— И все это, включая «защиту» меня, и есть причина, по которой ты не хочешь спать со мной? — прошептала Энн. — Ты думаешь, что, отказавшись от брака, от счастья иметь детей, ты неким образом загладишь несправедливость по отношению к твоему отцу, так как являешься сыном другого человека?

— Да, — ответил Рис.

— Значит, ты ничему так и не научился? — спросила она, туже заворачиваясь в простыню. — Родословная не главное. Я думаю, ты понял, что главное — это люди. Их дела.