Тело на продажу - Элли Лартер Страница 35

Я и сама справлюсь!

Или нет…

– Я с тобой, конечно, я с тобой, – говорит Катя, осторожно накрывая мою дрожащую ладонь своей, и это меня немного успокаивает:

– Хорошо. Прости.

– Все нормально, – девушка кивает. – Но тогда нам нужно действовать очень быстро и очень решительно.

– Я готова, – говорю твердо.

До самого рассвета мы с Катей создаем и оформляем группы в социальных сетях, пишем посты, рассказываем о нашей трагедии, прикрепляем реквизиты для отправки помощи, рассылаем приглашения всем, кого только знаем и кого удается найти: друзьям, потом друзьям друзей, одногруппникам, преподавателям, соседям…

Когда в группу ВКонтакте добавляется первый незнакомый человек – я выдыхаю с каким-то облегчением. Мне кажется, что начало положено.

Но так ли это? Получится ли у нас хоть что-нибудь?

Не знаю. Пока слишком рано судить о чем-то.

Уже утром я укладываю Катю спать в свою постель, а сама начинаю собираться в комиссию по борьбе с торговлей людьми. Они вызвали меня на беседу, и я прекрасно понимаю, что это просто формальность, что я не знаю ровным счетом ничего полезного, никаких имен, явок и адресов и вряд ли смогу помочь им – тут даже Натали наверняка будет полезнее, а уж Грэй и Тони тем более, – но отказаться нельзя.

Поспать не удалось – ну и к черту. Все равно сна пока ни в одном глазу. Так что комиссия, потом снова работа над сбором денег, поиски фондов, которые могут помочь нам, днем – поездка к больницу Мише, а вечером… может, вечером я все-таки немного посплю.

В коридорах комиссии я сталкиваюсь с Натали.

Не то чтобы мне очень хотелось с ней видеться, но… знаете, она, Тони и Грэй теперь – те немногие, кто вместе со мной пережил хотя бы часть ада недавних дней, и теперь мы как будто навеки связаны… У меня есть странное ощущение, что с Натали я могу поделиться тем, чем нельзя – а может, просто бессмысленно, потому что меня не поймут, – делиться с Катей или мамой.

– Привет, – киваю я. – Тебя тоже попросили приехать?

– Да, – фыркает Натали и смотрит на меня надменно через коричневые стекла брендовых солнцезащитных очков. Сегодня она в тунике серебристого цвета, синих джинсах и синем пальто. На ногах – роскошные сапоги на высоченной блестящей шпильке. Волосы закручены локонами. На лице идеальный аккуратный макияж. И когда только она успела все это сделать?! А главное – зачем?! Ради кого, черт побери?! Грэя тут нет – или она надеется охомутать кого-нибудь из сотрудников комиссии?!

К счастью, Натали вызывали до меня – сейчас она уже уходит. Мы прощаемся, а потом меня просят пройти в кабинет для беседы.

Я делаю шаг – и сталкиваюсь взглядом с Грэем.

Блять!

Что он здесь делает?!

– Привет, – говорит Грэй как ни в чем не бывало. На нем непривычный после жарких Эмиратов зеленый вязаный джемпер, под которым явно тугая повязка на ребра, и черные джинсы. Правая рука в белом гипсе и на привязи. Зато повязки на голове уже нет, только несколько пластырей на лице и шее. Глаза немного заплывшие. Кожа пестрая от синяков. Но даже так он кажется мне весьма привлекательным…

– Привет, – отзываюсь я растерянно и чувствую при этом, как сердце начинает колотиться в груди в два раза чаще. Вот ведь блин! И как мне теперь от этого избавиться?! – А что ты… что ты тут делаешь? Я думала, что ты все еще в больнице…

– Меня отпустили сегодня утром, – объясняет мужчина с легкой улыбкой. – Буду ездить к ним каждые три дня на плановую проверку. Это смешно: комиссия выписала мне штраф за самовольничество во время исполнения задания с тем сраным наркоборделем, но этот штраф покрыла страховка, оформленная этой же комиссией… – он усмехается.

– Забавно, – киваю я, почему-то сразу задумываясь о слове «наркобордель», и только теперь обнаруживаю, что в кабинете есть не только мы с ним: за столом сидят еще двое человек – мужчина и женщина.

Мужчину, кажется, я видела еще вчера в аэропорту, он был в числе служебной группы, которая встречала наш самолет.

Женщину вижу впервые, и выглядит она чертовски строго: черный костюм, черные туфли, черная оправа очков, зализанные назад пепельно-серые волосы. Я даже возраст ее определить не в состоянии: она выглядит так, словно ей тридцать пять и пятьдесят пять одновременно.

– Здравствуйте, Анна Александровна, – говорит между тем эта самая женщина, а я в ответ киваю и почему-то заливаюсь краской:

– Здрасьте.

– Меня зовут Алиса Игоровна Брестова, я руководитель сектора по работе с жертвами российской комиссии по борьбе с торговлей людьми. Это – мой коллега и юрист Интерпола по уголовным делам Виктор Петрович Рельмах. А это… – она поднимает взгляд на Грэя, но я ее перебиваю:

– Я знаю, кто это.

Алиса Игоревна смотрит на меня строго и все равно озвучивает:

– По протоколу, я должна сказать. Это – Сергей Анатольевич Торцев, специальный агент комиссии в Объединенных Арабских Эмиратах…

– Бывший специальный агент, – поправляет ее Грэй.

– Присаживайтесь, вы оба, – просит женщина.

Я послушно сажусь, Грэй тоже. Я украдкой смотрю на мужчину: лицо у него покорно-обреченное. Похоже, что он уже пережил точно такую же беседу с Натали и уже не надеется вырваться отсюда как можно скорей. Значит, и мне придется смириться и внимательно слушать суровую Алису Игоревну.

– Итак, – говорит госпожа Брестова. – Анна Александровна Ромашова, две тысячи третьего года рождения, полных восемнадцать лет, место рождения – город Москва, все верно?

– Ага, – киваю я.

– Шестого ноября две тысячи двадцать первого года вас силой посадили на самолет и увезли в Объединенные Арабские Эмираты, где вы оказались в сексуальном рабстве.

– Ага, – говорю опять.

– Отлично, – заключает Алиса Игоревна, а я хмурюсь, потому что не вижу тут ничего, блять, отличного. Почему-то смотрю на Грэя. Тот ловит мой взгляд и усмехается, пожимая плечами. Да, он тоже не понимает, что отличного в том, что я попала в чертово рабство.

Алиса Игоревна печатает что-то в своем ноутбуке, а затем начинает во всех подробностях расспрашивать меня обо всем, что произошло в последние две недели, начиная с момента, когда я решила продать свою девственность и обратилась в агентство. У Грэя госпожа Брестова иногда запрашивает подтверждение моих слов, и мужчина дает его. Виктор Петрович слушает молча, только конспектируя что-то в большой черный блокнот.

Вся эта беседа – а по-моему, настоящий допрос, – длится часа два, и под конец я уже разочаровываюсь в своем решении не спать всю предыдущую ночь. Меня начинает клонить в сон, и я решаюсь спросить:

– Можно мне кофе?

– Нет, – Алиса Игоревна качает головой, но не успеваю я офигеть от такой грубости, как она продолжает: – Мы закончили.