Украденная беременность - Соня Мишина Страница 35

Лукьянов попытался вспомнить, кто и что сказал ему сегодня перед приступом — и, как всегда, не смог.

— Что же это за фраза? Я никогда не помню, что со мной происходило во время припадка и за пару минут до него. — Признание далось мужчине нелегко.

— Давайте я напишу эти слова на листке. Может, если вы их прочтете, а не услышите — приступа не будет?

— Спасибо, давайте попробуем так.

Федор со скрытой тревогой проследил за тем, как его собеседница встала, принесла блокнот, ручку и вывела всего пару слов аккуратным женским почерком.

«Все будет в порядке», — прочел он на листке, который подсунула ему под нос девушка. Внутри что-то сжалось, потом оборвалось. Перед глазами мелькнуло лицо бабушки — бледное, с расширенными от ужаса глазами и бескровными губами, повторяющими «все в порядке, Федор, с твоими родителями все будет в порядке».

Горло сдавило спазмом. Захотелось закричать, как тогда, в детстве: НЕТ!

— Федор Андреевич! Очнитесь! — донесся до него, словно издалека, встревоженный зов. Руке стало так больно, что он невольно отвлекся от воспоминаний, глянул вниз, на стол, и обнаружил, что Фая щиплет его за тыльную сторону ладони.

Он вновь ухватился за ее пальчики, сжал их — сильно, судорожно. Потянул к своему лицу. Попытался что-то сказать — и не смог: губы онемели.

Поднял глаза на лицо сидящей рядом женщины. Впился взглядом, заставляя себя думать о том, что он в гостях, что рядом — мать его будущего ребенка, что нет ничего важнее, чем оставаться всем своим существом здесь, в этом моменте, где не происходит ничего страшного и трагического.

К счастью, Фаина не пыталась ни отстраниться, ни выдернуть сжатую в тисках его пальцев ладонь, ни отвести взгляд.

— Федор Андреевич! Я тут, я с вами! — звала она тихо, раз, другой, словно опасалась спугнуть, порвать едва появившуюся ниточку связи. — Смотрите на меня, Федор Андреевич!

— Я… вижу вас, Фаина, — после нескольких долгих минут молчания сумел произнести Лукьянов. — Я вас вижу.

— Это хорошо, — на побледневшем, испуганном лице женщины проступила слабая улыбка, в которой смешались вина и облегчение. — Я уж думала, что новый приступ вам обеспечила…

— Нет. В этот раз обошлось — благодаря вам.

Фая покачала головой: она не чувствовала уверенности в том, что именно ее помощь не дала мужчине вновь забыться в болезненных видениях.

— Еще чаю? — предложила, обнаружив, что Федор в два глотка допил остатки мятного напитка.

— Да, пожалуйста, — все еще немного задыхаясь от сковавшего его напряжения, согласился тот и отпустил ее руку.

Фифа встала, завозилась с заварником и чашками. Ей было не по себе. Лукьянов словно почувствовал это.

— Я снова напугал вас, Фаина… скоро, наверное, начнете шарахаться от меня, как от чумного. — В этих словах было так много боли, что девушка слегка поежилась.

— Я не вас боюсь, — проговорила тихо, глядя в чашку, в которую наливала чай, а не на Лукьянова. — Я за вас боюсь.

И тут же смутилась от собственного признания, плеснула по-быстрому кипятка, придвинула чашку Федору:

— Ваш чай. И вот мед, добавьте по вкусу, — кивнула на баночку с вязкой сладостью янтарного цвета.

Отчего-то Фае хотелось, чтобы Федор не заметил ее слов, не обратил на них внимания. Но мужчина расслышал и обратил. В растерянности прикоснулся подушечками пальцев к горячей от кипятка стенке чашки. Охнул тихо. Помолчал, светлея лицом. Потом произнес просто:

— Спасибо, Фаина.

В молчании допив вторую порцию мяты, Лукьянов решил, что пора все же уезжать: Фаине явно требовался отдых, а в его присутствии девушка не могла расслабиться.

— Думаю, мне пора освободить вас от своего присутствия. Вам нужно отдохнуть, Фая. — Снова заговорил он. — Знаете, я хочу и поблагодарить вас за заботу, и попросить прощения за то, что доставил вам столько хлопот…

Фифа покачала головой:

— Не нужно, Федор Андреевич. Не нужно ни благодарить, ни извиняться. Вы помогли мне, я — вам. Мне кажется, это правильно. По-человечески как-то…

— Да, пожалуй, — согласился Лукьянов. Он не стал говорить Фае, что отвык от женской заботы и ласки настолько, что почти перестал верить, что они еще существуют. — Ничего, если я наберу вас завтра ближе к вечеру?

— Хорошо, звоните. Я буду ждать, — молодая женщина провела своего гостя в прихожую, дождалась, когда он оденется и обуется, открыла перед ним дверь. — Доброй ночи, — пожелала вежливо.

— И вам, Фая, — Лукьянов сумел улыбнуться, и это была хорошая улыбка: открытая, искренняя.