Моя чужая жена - Ольга Карпович Страница 35

Танец макаронин наконец завершился, Никита объявил:

– Снято! На сегодня закончим!

И услышал, как Аля повторяет негромко за его спиной:

– Всем спасибо за усталость!

Эта фраза, которую он много раз слышал от отца, болью отозвалась в голове: «Значит, все-таки помнит, не забывает сиятельного Редникова? Не ведется на подделки…»

Никита резко обернулся к жене и бросил, не сдержавшись:

– Господи, да ты просто неисправимая дура!

Он наблюдал за ней исподтишка всю дорогу до дома. Как меняется ее спокойное лицо в неровном свете разноцветных лампочек, протянутых между деревьями бульвара. Как плавно и легко ступает она по плиткам мостовой. Как ласково улыбается, помогая трехлетней девочке подняться с коленок. И глаза ее темнеют и светятся нежностью. На него, Никиту, она никогда не смотрит так. И детей заводить не хочет. Отговаривается, что когда-нибудь потом, не сейчас, когда их положение во Франции так неустойчиво. Ерунда все это! Просто она не хочет детей от него!

Он еле слышно заскрежетал зубами от своей обычной, выжигающей душу тоски. Аля искоса взглянула на него, но ничего не сказала.

В квартире надрывался телефон. Они услышали звонок, еще поднимаясь по лестнице. И Никита, шаря по карманам в поисках ключей, поворачивая ключ в замке, распахивая дверь, уже знал, чувствовал где-то внутри, что высшие силы вмешались в их запутанные отношения и теперь все устроится. И ему вдруг стало страшно, и казалось уже, что жизнь его с Алей, жизнь, которая — он знал — прервется, как только он поднимет трубку, была необыкновенно, сказочно хороша.

Никита ответил на звонок, Аля же прошла в ванную, включила воду, сняла украшения. Она внимательно всмотрелась в свое отражение в приколоченном над раковиной старинном, чуть подернутом дымкой времени зеркале. На нее глядела незнакомка. Стройная блондинка с высокой элегантной прической. Высветленные добела пряди отливали серебром. Умело наложенный макияж подчеркивал насмешливое и чуть высокомерное выражение тонкого лица. Темно-синий твидовый пиджак, небрежно наброшенный на плечи, выгодно оттенял терракотовую блузку и придавал женщине в зеркале странной загадочности.

Из-за шума воды ей не слышно было, о чем говорит Никита по телефону. Впрочем, она и не хотела этого слышать. Наверняка ему поступит очередное предложение о работе, после чего он долго еще будет раздраженно ходить из угла в угол и ругаться, что он, творческий человек, вынужден в этой проклятой стране убивать свое время и талант, за жалкие копейки занимаясь пошлой ерундой.

Аля вышла из ванной, увидела выставленные на столик у дивана пузатые коньячные рюмки. Никита доставал из шкафчика над плитой бутылку. Он обернулся, и Аля испугалась, увидев его белое, мгновенно осунувшееся лицо, сухие, странно блестевшие глаза.

– Выпьем, Алька, — произнес он необычным, глухим голосом.

– Выпьем… — растерянно протянула Аля.

Никита наклонил бутылку, янтарная жидкость полилась в рюмку. Рука его дрогнула, и на полированной поверхности стола растеклось маслянистое пятно.

Никита чертыхнулся, поднял рюмку:

– Не чокаясь.

И Аля вздрогнула, почувствовала, как сжимается что-то в груди и медленно холодеет сначала лопатка, затем вся левая рука, как невидимые ледяные пальцы поднимаются по спине, запутывают волосы, сдавливают горло. Она не могла отвести от Никиты сумасшедших глаз, долго хватала воздух побелевшими губами, прежде чем смогла выговорить:

– Что-то с отцом? Это из Москвы звонили?

И Никита вдруг усмехнулся — нехорошо, страшно, словно оскалился, — и истерично, пронзительно захохотал. Вытирая тыльной стороной ладони выступившие на глазах слезы, он ответил сквозь смех:

– Да жив он, жив, успокойся! Мама… Моя мама умерла…

Он отошел к окну, по дороге швырнув рюмку в раковину. Звякнули о металлическое дно осколки. Никита долго стоял, прижавшись лбом к стеклу, и плечи его все еще вздрагивали, словно он никак не мог справиться со смехом. Аля залпом опрокинула рюмку, опустилась в кресло, чувствуя, как неохотно оттаивает ее скованное ужасом тело, как отступает оцепенение. В висках билось: «Он жив! Жив!» Ни о чем другом она пока думать не могла.

Никита же, справившись с собой, неожиданно резко обернулся, выволок из-под дивана чемодан и принялся беспорядочно бросать в него вещи. Грохнули о дно его черные ботинки, зацепился за вешалку рукавом светлый Алин плащ. Никита же, продолжая кидать одежду в чемодан, проговорил, быстро взглянув на Алю:

– Ну что ж, раз теперь место возле главного героя освободилось, можно приступать к развязке нашей затянувшейся пьесы.