Дар божий. Соперницы - Ольга Дремова Страница 34

— Паш, что ты выдумал? — удивлённо проговорил Лев. — Что за блажь такая? Ты подумай, с кем не бывает! Ведь ты же хороший врач с большим стажем, много лет ты в клинике. Скажи, неужели ты это решил серьёзно?

— Серьёзнее не бывает. Это не моё, понимаете? Наверное, сегодняшняя история — только повод, но мне был необходим толчок, чтобы понять это.

— Неужели тебе не жалко потерянных лет?

— Будет обиднее, если я буду продолжать их терять дальше, — флегматично ответил он. — Нет, на самом деле, решение уйти далось мне не только легко, я ощутил от этого удовольствие освобождения от тяжести, столько лет давившей мне на плечи непосильным грузом. Не нужно меня уговаривать, я действительно всё решил.

— И куда же ты теперь? — с грустью поинтересовался Лев. Он понимал, что Бессонов решил верно, но ему почему-то было безумно жаль этого одинокого человека, запутавшегося в собственной жизни.

— Куда? На свободу, Лев Борисович. — Павел впервые за это время поднял глаза на Вороновского и широко улыбнулся. Улыбка вышла доброй и по-детски открытой, и Лев с удовольствием улыбнулся ему в ответ.

— А может быть, ты и прав, — задумчиво проговорил он, ставя подпись на заявлении. — Наверное, каждый в жизни должен найти свой путь.

— Тогда я иду в правильном направлении, — сказал Павел и, кивнув головой на прощание, вышел.

— Вот так всё и было, — закончил Лев.

Картошка давно дожарилась и даже успела немножко остынуть, а Маришка, стоявшая у плиты и слушавшая мужа не прерывая, чему-то улыбалась.

— Знаешь, Лёвушкин, у каждого своя жизнь, Павел большой молодец, если это понял, и вдвойне молодец, если решился что-то в своей жизни изменить. Нельзя вечно играть какую-то роль, даже в театре есть антракт и финал.

— Отшагать столько лет, чтобы понять, что всё это время ты шёл не в ту сторону? Наверное, это обидно, — пожал плечами Лев.

— Я думаю, намного обиднее понимать, что ты шагаешь не в ту сторону, но так и не суметь за всю жизнь найти в себе силы что-то изменить. Я думаю, что теперь у Павла всё будет в полном порядке, — уверенно проговорила Маришка.

— А не можешь ли ты, о моя премудрая жена, сказать мне, куда шагаю я, и правильно ли я это делаю? — улыбнулся Лев.

— Могу, конечно. Лично ты шагаешь к ужину, но делаешь это настолько медленно, что скоро, судя по всему, мне придётся разогревать его ещё раз.

— Тогда мне тоже нужно что-то изменить в своей жизни, — решительно произнёс Лев.

— И с чего ты планируешь начать преобразования?

— Пока — с жареной картошки, а там видно будет.

* * *

Поздно вечером в московской квартире Стаса раздался междугородный звонок. Стас ждал его, потому что от него зависело очень многое, но когда он наконец раздался, от неожиданности Стас вздрогнул.

— Алло?

— Станислав?

— Он самый. — Узнав голос Беркутовой, Неверов нервно сглотнул и прижал трубку ближе к уху.

— Это Ирина. Я согласна.

Беркутова повесила трубку и глубоко выдохнула. Ну что ж, Рубикон перейдён, дело осталось за немногим. Правильно она поступает или нет — рассудит время.

Решение далось ей непросто. Помимо её воли в ней прекрасно уживались два совершенно разных человека.

С одной стороны, всё её существо восставало против этого шага, понимая меру боли и разрушения, которые он за собой повлечёт. Прошло так много времени, они стали старше и мудрее. На своём собственном опыте Ирина убедилась, что ответный удар ещё разрушительнее нанесённого. Измученная душа просила ласки, любви, тепла, избавления от одиночества, окружавшего её, словно тягучий липкий туман. Что бы она сейчас только ни отдала, чтобы оказаться рядом со Львом, чтобы утонуть в глубине его бархатных глаз…

Но Вороновский искромсал её жизнь, изорвал на тонкие лоскуты, не оставив никакой надежды на взаимность. Вряд ли чувство, которое она почти десять лет назад испытывала к нему, можно было назвать любовью, хотя кто знает, что это было, любовь у каждого своя. По крайней мере чувства сильнее она не знала ни к одному мужчине.

Сначала отношения со Львом напоминали Ирине детскую игру в кошки-мышки, ей хотелось обратить на себя внимание, сломить непокорного доктора, никак не желавшего поддаваться чарам и становиться очередным экспонатом её коллекции бывших поклонников. Игра затягивала, наполняя всё своё существо азартом и восторгом одновременно, но в какой-то момент Ирина вдруг поняла, что игра закончилась.

Мысли о Льве преследовали её даже во сне, заставляя сердце сжиматься от сладкой боли, отчаяния и счастья. Его глаза, руки, такие близкие и недостижимые, сводили с ума, хотелось раствориться в нём, вдыхать запах его волос, чувствовать его силу и нежность.

Поманив призрачной надеждой, он оттолкнул её, заставив испить до самого дна полную чашу унижения и стыда. Но самое страшное было даже не в этом: в ту грозовую ночь, стоя у раскрытого настежь окна больничного кабинета, вместе с единственным поцелуем он забрал её душу навсегда. Перешагнув через её чувства, Вороновский вычеркнул её из своей судьбы с такой лёгкостью и непринуждённостью, будто она была лишней графой в нужной таблице, и только.

Прошло десять лет, но обида не уменьшилась, наоборот, словно накапливаясь, год от года обида становилась всё нестерпимей и злей. Пустота, помноженная на годы одиночества, заставляла кричать её душу, содрогаясь от незримых рыданий, и проклинать человека, забравшего её жизнь себе.

Никогда, ни разу за все эти годы он её не пожалел, тогда пусть и он на её жалость не рассчитывает. За всё в этой жизни нужно платить, Лёвушка, и платить полной меркой.

* * *

Согласно народным приметам, если первые два месяца весны были холодными, значит, май должен быть непременно тёплым, по крайней мере все очень на это рассчитывали, поднимая воротники кожаных курток и дрожа на пронизывающем апрельском ветру.

Но май мало чем отличался от апреля. По переулкам и улицам Москвы метался ветродуй, выискивая спрятанное в потаённых уголках дворов тепло. Черёмуха, обычно разбрасывающая без счёта белоснежные духмяные лепестки, отцвела в одночасье, так и не разлив в воздухе свой головокружительный аромат. Неуютно было в городе, холодно, знобко.

Через стёкла квартирных окон казалось, что деревья и дома пропитаны тёплыми лучами солнышка почти насквозь и что вода в лужах у подъездов похожа на парное молоко. Но стоило только выйти за порог, как мягкое весеннее очарование мгновенно пропадало. С высоты своей гордыни безучастное солнце наблюдало за тем, как холодные порывы ветра вылизывают неокрепшие молодые ветки сиреней, перегибая тонкие острые листочки надвое; лужи, не успевшие промёрзнуть за ночь до дна, всё же набрасывали на самые края невесомые слабые ниточки ледяного узора, приклеиваясь ими к асфальту почти до самого полудня. Нескончаемая, затяжная майская карусель цепко держала город в своих холодных руках, надёжно закрыв на семь запоров все входные ворота.