Хулиган напрокат - Алёна Черничная Страница 34

— Да, дедуль. Макс…им больше часа черпал эту воду со мной, — как можно увереннее тараторю я. — Даже не знаю как бы сама справилась, если бы он не приехал к… — приходится даже слегка прокашляться от этого комка вранья, ставшего поперек моего горла, — к Богдану, — выдыхаю сипло.

Дедушка, еще раз обведя взглядом погром в ванной, с недовольным лицом снимает с себя пиджак и, отступив в сторону, освобождает дверной проем в ванной:

— Ясно. Будем надеяться, что все так и было. За помощь спасибо, Максим. Думаю, дальше мы уже сами.

Намек деда ясен как белый день.

— Конечно. Я уже и так домой собирался, — встрепенувшись, Макс тут же осторожно двигается на выход.

Несколько секунд я мнусь с решением. Проводить или нет? Но равнодушно смотреть, как удаляется широкая спина в черной футболке, тоже не могу. В груди неожиданно все тоскливо сжимается.

— Я провожу, — не выдерживаю и, пряча свои глаза от деда, следую за Максом.

А Максим уже в коридоре, склонившись к своим босым стопам, натягивает на них носки. Заметив мое приближение, он на мгновение замирает, а потом одним резким движением хватает с обувной подставки кроссовки.

— Синичкина, это, конечно, полная… — слышу его недовольное бормотание.

И мне очень-очень хочется оправдаться. Я даже набираю в грудь воздуха, но стальной голос деда за моей спиной вынуждает сразу же его выдохнуть.

— Максим.

Он тут же выпрямляется и озаряется белоснежной улыбкой.

— Да, Аркадий Борисович.

— Вы же помните, что пересдача на следующей неделе? Готовы?

— Усердно готовлюсь, — отчеканивает Макс, продолжая улыбаться.

А ощущаю себя как между двух огней. Сердитый дед у меня за спиной и Максим передо мной.

— Надеюсь. Я спрошу с вас за каждый пропуск, — продолжает давить ледяным тоном дедушка.

Я снова вижу, как Макс нервно сглатывает, несмотря на сияющую улыбку на лице.

— Я в курсе, Аркадий Борисович. Доброй ночи.

И я просто впиваюсь в Ольховского глазами. Должен же он хоть на секундочку еще раз взглянуть на меня. Особенно после того, что было в ванной.

Боже! У меня практически насквозь продрогшей, тут же адски горячеет внизу живота и еще немного ниже…

Но Макс просто выходит за дверь, аккуратно прикрыв ее снаружи. Щелчок замка срабатывает удар под дых. Я остаюсь посреди промокшего коридора одна: Макс ушел, а дедушка уже чем-то тарахтит не кухне.

Меня разрывает на два полюса. С тарабанящим сердцем кошусь сначала в сторону нашей кухни, а потом и на входную дверь.

Да пофиг! Пара секунд у меня точно есть. Мигом сую заледеневшие стопы в сырые балетки и выскакиваю из кваритры.

— Макс… — зову тихо.

И с облегчением замечаю в мрачном свете подъездной лампочки, широкоплечую фигуру в черной футболке, спустившуюся всего на несколько ступеней. Подпирая спиной стену, Макс складывает на груди руки и щурится.

— Значит, твой дедушка — это и есть Гольцман?

Я подтверждаю его вопрос глубоким вздохом.

— И долго ты собиралась это от меня скрывать? — не без укора спрашивает Максим.

— Это не афишировалось не из-за тебя, — делаю шаг. Оправдываюсь как могу. — Мы просто так решили с дедушкой еще до поступления в вуз. Для него это принципиально. Он не хочет, чтобы ко мне относились по-особенному, потому я внучка профессора. Пунктик у него такой на социальном равенстве.

— Теперь он точно завалит меня на пересдаче…

— Если нормально сдашь, не завалит.

— Сдам? — Макс удивленно фыркает. — Я планировал нормально списать.

Мгновенно понимаю, куда он клонит, и от этого паршиво сушит горло.

— Значит, спишешь, — бурчу я, насупившись.

— Теперь понятно, откуда у тебя эти ответы, — по подъезду разносится хмыканье Макса.

Меня разом поглощает стыд. Последние несколько дней я и думать забыла про свою шалость, а теперь ощущение, что это все неправильно вернулось ко мне с удвоенной силой. Хватаюсь за край своей футболки и нервно поправляю его, опустив взгляд. И только потом возвращаю его обратно к Максу.

Наверное, находись мы сейчас не посреди угрюмого подъезда, я бы могла ему рассказать, почему и зачем решилась стащить эти чертовы ответы. Выглядеть в его глазах мелкой пакостницей хочется меньше всего.

А возможно, я именно такая и есть…

— Ты меня осуждаешь? — осторожно озвучиваю вопрос.

— Я тебе поражаюсь, — неожиданно выдает Макс, озаряясь широченной улыбкой. А у меня от удивления на лоб ползут брови и округляются глаза. — Знаешь, когда я первый раз увидел тебя в подсобке, то решил, что ты самая настоящая ботаничка. Скучная заучка, но сейчас я в этом очень сомневаюсь, — он задумчиво склоняет голову набок, пристально рассматривая меня в упор. — Каждая наша встреча, начиная с парка, как по нарастающей. И я вот сейчас стою и думаю, сколько в тебе еще секретов?

— Нисколько, — тихо произношу я, тупя взгляд сначала то себе под ноги, то снова на Макса.

Разве что оставлю в секрете, как глухо сейчас подпрыгивает в груди сердце, кожа покрывается мурашками и приятно ноют мои губы.

— Спокойной ночи, Лесь, — хрипло озвучивает он, чуть ли не насквозь пробивая меня сощуренным взглядом.

И в полумраке подъезда это так приятно пугающе.

А мне очень хочется поговорить о том, что было между нами в ванной. Этот вопрос аж горит под ребрами, но говорю совсем иное:

— Спасибо тебе большое, — смотрю сквозь полумрак только в карие глаза. — Надеюсь, я не оторвала своим звонком от важных дел.

Макс почему-то резко вздыхает и проводит ладонью по своим волосам, пропуская хаотично торчащие пряди через пальцы. Я сама не понимаю, зачем слежу за этим жестом как завороженная, обращая внимание на все: на рельефные мышцы руки, широкую жилистую кисть и длинные пальцы. Покачав головой, Макс с хлопком по своему бедру резко опускает руку.

— Нет. Я дома был. Тупил в сериал, — сипит он.

Между нами всего пара метров и огромный ворох напряжения. Ощутимого и искрящегося. Вижу, как Макс на мгновение даже дергается вперед, а мое сердце делает такой же рывок в груди.

Но на этом все. Максим, словно одумавшись, замирает, опять взъерошивает ладонью волосы и просто улыбнувшись, стремительно исчезает по ступеням вниз.

Я возвращаюсь в квартиру на плохо гнущихся ногах. Бесшумно закрываю дверь, скидываю мерзкие балетки, нуждаясь лишь в одном: спрятаться в своей комнате. Не хочу и не могу решать проблемы, оставшиеся после потопа. Все завтра. Сейчас мне нужно остаться наедине со своим пылающим сердцем и трясущимися руками.

Выключаю свет и крадусь к себе в комнату. Надеюсь, дедушка сам решит оставить все разговоры и разборки на потом.