В ожидании счастья - Виктория Холт Страница 33

Я была одной из немногих, кто сочувствовал Марии Терезии, и делала все, чтобы стать ее подругой, но она вела себя со мной весьма отчужденно и неприязненно.

Однако никогда еще после моего приезда во Францию я не проводила время как весело, поэтому мне не нужна была дружба моих невесток. Принцесса де Ламбаль стала моей близкой подругой и мы болтали с ней так же, как раньше с Каролиной. В первый раз я действительно поверила, что мне удалось найти замену своей сестре.

Когда выпал снег, мне ненадолго показалось, что вновь возвратилась в Вену. Однажды я нашла в конюшне Версаля старые сани. Поскольку со мной вместе была принцесса, я рассказала ей, как мы привыкли веселиться в Вене, и о том, как Иосифу привезли снег с гор, когда он уже растаял внизу, поскольку брат очень любил кататься на санках.

— А почему бы и нам не попробовать? — воскликнула я. — Не вижу никаких препятствий. Вот сани, а там снег.

Поэтому я приказала конюхам приготовить сани, запрячь лошадей в них, и мы с принцессой выехали.

Мы направились в Париж — всегда в Париж, и так весело было ехать по дороге. Наконец, мы добрались до Булонского леса. Было очень холодно, но мы закутались в шубы и с восторгом чувствовали, как пылают наши лица.

— Это так же, как в Вене, — кричала я, — а ты напоминаешь мне мою самую дорогую сестру Каролину.

Однако в действительности это не было похоже на Вену, где саней насчитывалось множество, а здесь нашлась только одна дорога, по которой можно проехать. В Булонском лесу были только наши сани, и мы не путешествовали, а просто играли. Люди вышли на улицу и наблюдали за нами; они очень отличались от тех, кто приветствовал меня в городе летом. У этих людей были истощенные синие лица; они стояли и дрожали от холода и контраст между ними, одетыми в разнообразные лохмотья, и нами, закутанными в шубы, был мучительно неприятным. Я понимала это, но пыталась не обращать внимания, поскольку это отравляло веселье.

Мерси пришел в мои покои суровым.

— Ваше новое приятное времяпрепровождение не нравится народу Парижа, — сказал он мне.

— Но почему?

— Такие развлечения здесь не приветствуются.

— О, — пробормотала я, — опять этикет. Однако это имело гораздо большее значение, — чем вопросы этикета, и я не горевала, отказавшись от этой затеи.

Таков был конец наших поездок на санях. Напряжение в кругу семьи, которая увеличилась в связи с приездом жены Артуа, постепенно возрастало. Две сестры были объединены своей неприязнью ко мне, а два деверя — своим властолюбием. Из двух братьев Прованский несомненно был более честолюбивым. У Марии Джозефы не было никаких признаков беременности, ходили слухи, что она страдает таким же бессилием, как и дофин.

Мерси предупреждал меня о «мелком утонченном надувательстве» со стороны моего старшего деверя, но поскольку он постоянно давал советы, я не обратила на это внимания. А теперь даже мне, склонной к игнорированию неприятностей и поискам новых развлечений, нельзя было не замечать растущего напряжения между братьями.

— Прованский властолюбив и стремится всеми путями стать наиболее влиятельным членом семьи, — сказал Мерси. — Я пишу об этом в письме к императрице. Мне редко доводилось встречать столь молодых и столь честолюбивых людей.

Такое честолюбие провоцировало ненависть к моему мужу. Мы шестеро часто бывали вместе.

От нас этого требовал этикет. Однажды мы были в покоях Прованского. Мой муж находился у камина, а на каминной полочке стояла красивая фарфоровая ваза — Прованский коллекционировал хорошие фарфоровые вещицы. Муж всегда восхищался этой вазой, а я обычно наблюдала за ним и, смеясь, спрашивала, не хочет ли он поменять кирпичи и ружейные замки на фарфор. Он серьезно отвечал, что над этим стоит поразмыслить.

Поскольку руки Луи не были приспособлены для обращения с хрупкими предметами, Прованский очень опасался за безопасность своей вазы. Я наблюдала, как он следит за Луи, и с улыбкой воспринимала его беспокойство. Прованскому было не до веселья; он убрал руки за спину, чтобы никто не заметил, как его, кулаки сжимаются в бешенстве.

И тогда… это случилось. Ваза упала на пол и разбилась на мелкие кусочки. Только в тот момент я осознала ненависть Прованского к дофину. Он прыгнул на него. Луи, застигнутый врасплох, свалился на пол. Он был тяжелым, и я встревоженно вскрикнула, когда он упал, но Прованский уже сидел на нем, вцепившись руками в горло моего мужа. Людовик вывернулся, и они покатились по полу в яростной схватке, словно намереваясь убить друг друга. Сестры стояли в сторонке и спокойно наблюдали; я не могла оставаться равнодушной — подбежав и схватив своего мужа за одежду, я закричала, чтобы они остановились.

Увидев, что я подвергаюсь опасности, муж крикнул:

— Осторожнее! Антуанетта может пораниться! — На моих руках появилась кровь из царапины, которую я получила во время их схватки; вид крови отрезвил их.

— Ты поранилась? — спросил муж, неуклюже вставая на ноги.

— Это пустяки, но я прошу вас больше не дурить.

Оба они выглядели глуповато, и им было стыдно за то, что они дали выход своей раздражительности по такому поводу. Мой муж извинился за свою неуклюжесть, а Прованский — за проявленную несдержанность. Однако сестры шептались между собой, как бы намекая, что я стремилась лишь обратить внимание на себя и поэтому сделала вид, что очень испугалась, вмешалась в схватку и получила царапину.

Как было трудно наладить дружественные отношения с такими женщинами! Однако по своему характеру я была дружелюбной и не могла поверить, что я им действительно не нравлюсь, поэтому и старалась думать над тем, как сделать их счастливыми. В конце концов, пришла я к выводу в беседе с принцессой де Ламбаль, нечего удивляться, что у них столь неприятный характер. Как бы мы себя чувствовали, если бы выглядели так же, как они? Бедные некрасивые маленькие создания.

Однако такое утешение не делало жизнь легче, поскольку король отдавал явное предпочтение мне. Когда мои невестки узнали, что он приходил завтракать со мной и собственноручно готовил кофе, они пришли в бешенство! Мария Джозефа не проявляла его, поскольку была хитрой, а вот младшая сестра не могла скрыть своих чувств. Тетушки всегда стремились разжечь между нами неприязнь; я отказывалась их слушать, а мои невестки, я уверена, внимали их советам.

Король знал, что я люблю театр, и отдал распоряжение, чтобы каждый вторник и каждую пятницу ставились комедии. Мне это было приятно, и я всегда присутствовала на них, аплодируя артистам. Однако я мечтала о том, чтобы самой сыграть на сцене. У меня возникла идея, что мы должны сами поставить пьесу.

— Это запретят, если узнают, — сказал Прованский.

— Тогда, — возразила я, — об этом не должны узнать.

Это была отличная идея — когда мы разучивали свои роли и мизансцены, мои невестки забывали о своей ненависти ко мне. А мне было так приятно играть, что я забывала обо всем другом.