Ожерелье из разбитых сердец - Светлана Лубенец Страница 33

– А это и есть дача телеведущей Зарины Корниловой, – сказал Кирилл.

– Значит, твоя где-то рядом? – спросила я.

Кирилл кивнул, свернул с широкой дороги на узкую и очень скоро остановил машину у небольшого домика, почти скрытого разросшимися деревьями.

Дачка Мастоцкого выглядела гораздо лучше, чем на заре нашей юности. Ее дощатые бока обшили вагонкой, крашенной спокойной охрой, крышу покрыли терракотового цвета черепицей.

– Прямо домик бабушки Красной Шапочки, – сказала я, улыбнувшись этому домику.

– Ага! Только у меня на дверях пара замочков фирмы «Цербер», под ставнями – решетки и – никаких веревочек.

– Что? Громят?

– А ты думала! Как только сезон пройдет... налетают, соколы...

– Но ведь тут теперь такие особняки. Наверняка охрана...

– Это у них охрана, а у нас – замки и решетки.

– Кир, а ты не боишься, что они... ну эти... которые могут позволить себе строить особняки, как-нибудь купят всю землю в Завидове вместе с потрохами, то есть с вашими дачками? Похоже, элитное местечко организовывается...

– Да... поговаривают уже об этом, но пока держимся. Многие уже успели сами выкупить землю. Теперь ее можно только перекупить или...

– Или что?

– Думаю, радикальные меры тебе известны... Входи!

Кирилл наконец открыл все запоры, и мы вошли в маленький коридорчик. В лицо неприятно пахнуло затхлостью.

– Да... амбре еще то, – скривился Мастоцкий. – Но это неизбежно, когда дом месяцами стоит закупоренным. Сейчас проветрим!

Он первым прошел в комнату и открыл настежь все окна.

– Замерзнем же! – простонала я. – Чай, не лето!

– Согреемся! У меня тут обогреватели есть...

Потом мы устраивались. Мне пришлось здорово попотеть, чтобы привести в порядок дачное жилище холостяка. Что делал на участке за домом Мастоцкий, я не вникала. И только когда во все еще открытое окно потянуло вкусным дымком, поняла – топил баню. Она и тогда была, эта баня, в нашу студенческую пору. Разумеется, мы ею не пользовались. Не то время было, чтобы устраивать на даче свальный мыльный грех. А что теперь? Теперь Кирилл хочет... А почему бы ему этого не хотеть? Мы уже не раз были близки. Но теперь все по-другому... Он сделал мне официальное предложение, которое я вполне официально приняла. В наше свободное время можно считать, что я уже за ним замужем. Мы будем вместе париться в бане, как муж с женой... Странно это... Отдаваясь Кирке, я всегда знала, что это так... баловство... что потом обязательно будет другой мужчина – лучше, интересней... Другого больше не будет. Могу ли я этому радоваться? Нет, но приму как должное. Все! Я замужняя женщина и – точка!

Кирилл пригласил меня в баню очень смущенно, словно думал, что я откажу. Он тоже с трудом постигал наше новое положение и не особенно мне доверял. Мало ли, что дала слово. Как дала, так и назад возьму. Я не возьму... Не возьму!

Я услала Мастоцкого в банный домик, пообещав прийти через несколько минут, и крепко задумалась. Похоже, у меня сейчас будет первый брачный помыв... Надо бы как-нибудь это дело обставить... Но как? Здесь же ничего нет... Хорошо бы надеть тонкую хлопковую сорочку, которая сразу прилипнет к телу, красиво вырисовывая его изгибы. Потом, постепенно намокая, она станет почти прозрачной, и...

Но где же взять белую сорочку? Я переворошила в домике все полки шкафа и старинный комод. Из нижнего ящика этого самого комода неожиданно вытащила белый мужской тельник, старый, выношенный до ветхости, а потому очень тонкий. Он, наверно, принадлежал еще Киркиному деду, потому что наши отцы уже таких вещей не носили. Это было как раз то, что надо. Я быстренько разделась догола и натянула на себя тельник, пахнувший лежалым бельем. Ничего, банный дух перебьет неприятный запах. Рубаха была просторной и доходила мне до колен. В широком вороте с оборванными пуговицами красиво смотрелся подарок Мастоцкого – колье из змеевика. Снимать не буду. Красиво. Пикантно. И длинные рукава, скрывающие кисти, – тоже интересно. Эх, венок бы еще на голову, и прямо день Ивана Купалы... Ладно, без венка тоже неплохо...

А потом было то, что я и задумывала. Рубаха Киркиного деда впитала в себя аромат березовых веников и облепила мое тело. Мастоцкий целовал его через дедову рубашку, потом спустил с плеч, и я вылезла из нее через широкую горловину. Ожерелье из змеевика тоже пришлось снять, потому что оно грозило ожечь мне шею. И поцелуи Кирилла жгли и распаляли и без того горячее тело. И я даже назвала его милым... может быть, и любимым... И то, что не было правдой, стало ею... на время... на дивный вечер, а потом на такую же потрясающую ночь. То утро, которое мудренее и которое все непременно расставит по нужным местам, не наступало долго. Мы оба не хотели, чтобы оно наступило. С его приходом надо было решать кучу неприятных вопросов, и мы тянули время, как могли. И оно тянулось, резиновое, упругое... В домике, как и обещал Кирилл, было тепло от масляного обогревателя, а потому не нужна была одежда. Нужны были только поцелуи и объятия, срастание друг с другом, приносившее нечеловеческую негу, охватывающую наши тела, снова и снова толкающую их друг к другу.

Проснулись мы далеко за полдень, и оба не могли вспомнить, как же умудрились уснуть.

– Ты моя жена, – шепнул мне Кирилл.

– Хорошо, – ответила я.

– Странный ответ.

– Нормальный.

– Хотелось бы чего-нибудь поласковее...

– Не торопи меня, Кирюша, – попросила я.

– Ну... только за «Кирюшу» из твоих уст я согласен порвать в клочья всех твоих врагов.

Таким образом мы и вернулись к нашим баранам.

– Как ты думаешь, сколько времени понадобится твоему компьютерному гению, чтобы разобраться с диском Наташи и что-нибудь предпринять? – спросила я.

– Понятия не имею. Он обещал позвонить.

– И что же, сидеть и ждать?

– Зачем? Пойдем прогуляемся по поселку. Ты еще не все особняки видела.

– А кто из известных лиц еще у вас живет?

– Я всех и не знаю, тем более что многие не бывают на тех тусовках, которые снимает телевидение и всяческие папарацци. Думаю, что тут полно просто бизнесменов, которым особенно светиться ни к чему.

* * *

Да, особняков в Завидове высилось много. В основном вычурные и помпезные. Казалось, что их хозяевам просто некуда было девать деньги, иначе они не стали бы устанавливать у себя при входе чуть ли не эрмитажных атлантов, а водяные сливы с крыш делать в виде мерзких морд, подобных химерам собора Парижской Богоматери. Но один особняк с изящной балюстрадой мне понравился. Я даже попросила Кирилла подойти к нему поближе. Он был отделан плиткой из пепельного гранита и чуть-чуть (очень в меру) лепниной.

– Кто тут живет? – спросила я Мастоцкого.