Лоренс, любовь моя - Дениз Робинс Страница 33

— Как все это необычно! — Я рот открыла от изумления, во все глаза глядя на маму.

— Она и сама была необычной, твоя бабушка. Странная женщина. Сэр Джеймс был нормальным и, я так полагаю, хотел признать тебя, но он всегда был ее рабом. Делал все, что она ни прикажет. Поэтому тебя никогда не подпускали близко к ее высочеству, особенно после случая на охоте. Это окончательно добило Грейс, и жизнь потеряла для нее всякий интерес.

Халбертсоны обращались с мамой хорошо. Она долгое время была под их защитой. Что касается сэра Джеймса, то он всегда чувствовал ответственность за всех работников, и Мод, молоденькая девушка, которой негде было жить, должна была, так или иначе, остаться в Большой Сторожке.

Позднее, после моего рождения, они не обращали никакого внимания на присутствие в доме младенца. Совершенно ничего не чувствовали по отношению ко мне.

Я напомнила матери, что сэр Джеймс, бывало, встречал меня в парке и даже разговаривал со мной при случае, а иногда, например на Рождество, дарил подарки. Я это хорошо помнила. У матери не было никаких объяснений на этот счет, кроме того, что он, вероятно, чувствовал себя виноватым передо мной.

— И что же они сделали?

— Они держали свое мнение при себе, и, когда я вернулась в Восдейл, я стала поступать так же, — ответила мама. — В конце концов, когда я говорила всем, что твой отец мертв, я же не врала, не так ли?

— Нет.

— И все же вокруг имени твоего отца разразился ужасный скандал. Казалось, теперь каждый был в курсе того, что тот пил, играл и вел разгульную жизнь. Да и насчет его смерти были сомнения. Один из гостей поклялся, что видел, как Хьюго боролся за жизнь, пытаясь выплыть. Другой утверждал, что тот нарочно поднял руки и пошел ко дну, замыслив утопиться.

— А ты как полагаешь, мама?

— Я даже не знаю. — Лицо ее приобрело землистый оттенок. — Для себя я приняла заключение следователя, но никто и никогда не узнает теперь правду, да и какой в ней толк? Никакого!

Никогда не думала, что мне удастся достичь такого взаимопонимания с моей матерью. Мы были словно два полюса, но теперь я видела, как много ей пришлось выстрадать. Бедняжка, когда-то молодая и красивая, она всю жизнь провела затворницей в этих комнатах, с ребенком на руках; потом взвалила на свои плечи работу миссис Морган; и смотрела, смотрела в эти окна, а злобные воды плескались за ними. Мама отдала всю себя моему воспитанию, стараясь изо всех сил, и что же? Пришел тот день, когда моя бабушка настояла на том, чтобы отослать меня с глаз долой, и маме осталось только благодарить Халбертсонов за то, что они оплачивали дорогую школу.

Раздираемая любопытством, я спросила, почему мать не воспротивилась нашему расставанию и почему она не рассказала обо всем за пределами этого поместья.

Она заглянула мне в самую душу своими упрямыми голубыми глазами и усмехнулась:

— Потому что у меня за спиной не было никакой поддержки, ни энергичного родственника, ни друга. Не забывай, что я была сиротой и совершенно не приспособлена к жизни в большом мире. Я была словно пластилин в руках миледи и благодарила Господа за то, что мне позволили остаться. Меня успокаивал тот факт, что я могу служить матери человека, который был единственным дорогим для меня существом. Как ты не поймешь?

— Да, но все равно, почему ты захотела расстаться со мной?

Она закусила губу и отвернулась:

— Ты так похожа на него, те же манеры, та же внешность. В конце концов, я даже была рада, когда ты уехала. Это такая боль! И вот ты вернулась обратно, и я постоянно видела перед собой лицо твоего отца, его походку, обворожительную улыбку. Вот и сэр Джеймс сразу все понял — сходство моментально бросается в глаза. Но это почему-то нисколько не сблизило нас, а, наоборот, возвело непреодолимую стену.

— О мама, в конце концов ты возненавидела его, — прошептала я.

— Да. Так всегда случается, если твою любовь бросают тебе в лицо. От любви до ненависти — один шаг.

— О мамочка, бедняжка! — Я сделала попытку обнять ее, но она лишь коротко поцеловала меня в щеку, а затем чуть не вытолкнула из комнаты.

— Не заставляй прошлое возвращаться и снова терзать меня, Верунчик, — прошептала она. — Я люблю тебя, но не хочу слишком привязываться, боюсь опять потерять, но теперь уже тебя, мою дочь. Мне не вынести такого испытания еще раз. Не хочу, чтобы хоть какое-то живое существо стало мне слишком дорого. После смерти твоего отца для меня померкли все краски и веселье стало мне не по душе, поэтому я кажусь тебе скучной и такой замкнутой.

— Но это же неправильно!

— Но именно так я себя ощущаю.

— Кроме того, почему это ты должна потерять меня?

— Ты симпатичная девушка и такая живая. Выскочишь замуж.

И тут, пылая от стыда, я выдала ей свой секрет, открыла свое измученное сердце:

— Нет. Я влюблена в Лоренса Бракнелла и вряд ли полюблю кого-нибудь еще. А он никогда не женится на мне, так что я останусь старой девой.

Этот детский непосредственный порыв настолько взволновал маму, что она схватила меня за руку, со всей силой сжав ее:

— Забудь Лоренса Бракнелла. Он не для тебя, Верунчик!

— И я так думаю. — Я чувствовала себя самой несчастной на земле. А потом одна мысль пронзила меня. — Мы ведь дальние родственники, так ведь? Его бабушка приходилась сестрой моему деду.

— Да, так что вы троюродные брат с сестрой, это настолько дальнее родство, что не имеет никакого значения. Между вами два поколения. Десятая вода на киселе. Но… — Она остановилась.

Я уставилась на нее, лихорадочно соображая, в чем дело:

— У него роман с сиделкой, Рейчел Форрестер, ты это хотела сказать?

Но мама снова превратилась в ледяную статую. Опять последовали старые предупреждения:

— Не влезай в дела, которые тебя не касаются, а то пожалеешь. Держись подальше и от Лоренса Бракнелла, и от Рейчел Форрестер.

— Но я ей не доверяю. У нее какие-то свои причины, по которым ей была бы выгодна смерть дедушки. Я уверена.

Мама побелела как полотно:

— Опасное замечание. Ты, должно быть, не в своем уме, Верунчик!

Тут я внезапно почувствовала себя сильной и решительной и еще больше укрепилась в своей правоте, тем более что являлась внучкой и единственной прямой родственницей этого дорогого старика, лежащего наверху.

— Я боюсь за него, что бы ты там ни говорила, и не позволю мисс Форрестер встать между нами! Если он пожелает видеть меня, я пойду. Вот так вот!

— Верунчик, если будешь продолжать в том же духе, я соберу вещи и увезу тебя отсюда, от греха подальше!

— Ни за что не поеду! — возмутилась я. — Уезжай, если хочешь, мама, а я останусь. Он так хочет. Он сказал мне это. Он сказал, что это мой законный дом и теперь, когда он обрел меня, у него есть для чего жить.