Ненависть - Джулия Баксбаум Страница 32

Вскоре после этого Эндрю встал, поднял с пола свои джинсы и футболку и отправился одеваться в ванную. Эн оставил меня одну на кровати, голую и одинокую, и молча ушел в уличную жару. Даже не попрощавшись.

Мы с ним никогда не обсуждали случившееся в то воскресенье. Когда я через два дня увидела его снова, он посмотрел мне в глаза и сказал:

— Давай просто забудем об этом. — Я так и поступила, решив не делать пока то, чего потом нельзя будет изменить. Эндрю еще долго не говорил мне «я люблю тебя», фраза повисла в воздухе, и мы постановили, что она не появится в нашей жизни, пока я не произнесу ее сама.

Через год мы коротали вечер в кофейне, словно протестуя против «Старбакса» с его экономичными стульями у стоек, вегетарианским печеньем и чаями с многообещающими названиями, такими как «Безмятежность» или «Внутреннее спокойствие». Я скорчилась над горой папок с делами, пытаясь заработать несколько дополнительных часов на выходных, а Эндрю держал чашку, уткнув нос в «Нью-Йорк таймс», — настоящая пародия на семью яппи нового тысячелетия. Так мы и сидели молча, хотя «молча» — не значит «тихо». Помимо типичных для кофейни звуков — урчания кофеварки эспрессо, щелканья кассового аппарата, звона колокольчика на входной двери — Эндрю издавал свои собственные: фыркал время от времени по поводу прочитанного в газете, звякал ключами в кармане, хлюпал носом, потому что он был простужен, и то и дело откашливался. И я могла заниматься только тем, что слушать все эти его специфические звуки, ритм его дыхания: вдох-выдох, вдох-выдох, низкий свист. Фыркнул. Звякнул. Хлюпнул. Прокашлялся.

Это действовало на меня гипнотически. Мне хотелось выкупить у него этот саундтрек.

«Должно быть, это и есть любовь, — думала я. — Когда хочешь слушать его вечно». И тогда я обрушила на него свое признание как снег на голову, без предварительного обдумывания или какого-либо стимула. Не успев остановиться и подумать о последствиях.

— Я люблю тебя.

Эндрю просто улыбнулся, кивнул и вернулся к чтению своей газеты. Сразу он мне не ответил, зная, что я не люблю импульсивных реакций. Позже, уже в постели, он повторил эти слова опять, в четвертый раз, и я тоже, во второй. И потом, только потом они стали частью нашей жизни, парой новых биений, которые мы добавили к остальным нашим звукам в ночной темноте.

* * *

Утром в воскресенье, проснувшись в пустой квартире, я понимаю, что пора снова управлять своей жизнью самостоятельно. Сначала я звоню дедушке Джеку, и он узнает мой голос. Поскольку я вчера каким-то образом нашла свою религию, я снова обращаюсь к Богу. «Спасибо тебе, — говорю я. — Все, о чем я прошу, — пусть и дальше все продолжается в том же духе, хоть какое-то время».

До вчерашнего дня мы с дедушкой Джеком подолгу разговаривали по телефону, особенно по выходным, когда я была слишком занята или просто ленилась ехать в Ривердейл. Мы говорили с ним обо всем и ни о чем: о фильмах, которые мы смотрели (наши вкусы никогда не совпадали), о политике Комитета местных жителей (до недавнего времени он был его председателем), о ресторанах (мы оба часто предпочитали еде ее описание), о моем отце (бесконечная головоломка и центр притяжения для нас обоих).

Сегодня мы говорим о погоде.

— Как там на улице? — спрашивает он.

— Не знаю. Градусов десять, наверное. Облачно. Надевай куртку.

— Не зимнее пальто?

— Нет, это будет слишком.

— Зонтик?

— Не думаю, дедушка. Но лучше надень свою кепку.

— О’кей.

— Предупреди сиделку, пожалуйста.

— Эмили.

— Прошу тебя.

— Кепка — проверено. Куртка — проверено. Сиделка — проверено, не хватает только, чтобы она еще и заглянула в мои карманы. Ладно, я ушел.

Я слышу, как на заднем плане одна из нянечек, которых я видела вчера вечером, с сильным ямайским акцентом просит меня не беспокоиться — она пойдет с ним.

— Эмили?

— Что?

— У тебя там все в порядке?

— Все нормально, дедуля.

— Надевай куртку, ладно? Не зимнее пальто.

— Я люблю тебя, — говорю я, пока он не повесил трубку.

— Я тоже люблю тебя, крошка, — отвечает он. — Одевайся потеплее.

Далее, мне нужно попытаться исправить свой самый большой промах в вечер Хэллоуина. Я знаю, что должна извиниться перед Эндрю, но я не хочу продолжения этого разговора. Вместо этого следует как-то нейтрализовать тот факт, что я унизила себя и его своей агрессивной бесцеремонностью.

Лучший способ здесь — электронное письмо, решаю я. Возможно, это слишком простой выход из положения, но тут уж ничего не поделаешь. Виртуальный эквивалент записки на подушке после единственной проведенной вместе ночи.

Кому: Эндрю Т. Уорнер

От кого: Эмили М. Пратт

Тема: Прости

Привет, Эн. Хочу извиниться за вчерашнее.

Вероятно, увидев Короля, я СЛИШКОМ РАЗВОЛНОВАЛАСЬ.

А если серьезно, я очень жалею. Обо всем.

Прощай, Эндрю.

ХО ^[26],

Эмили

Я не сразу нажимаю кнопку отправки, а оставляю это письмо еще на некоторое время на экране своего компьютера. Каждые несколько минут я возвращаюсь к нему и перечитываю его, словно вижу в первый раз. Что ты хочешь этим сказать, Эмили? Может быть, оно слишком легкомысленное, может, шутки тут не уместны. А это «Прощай, Эндрю» звучит не очень уж мелодраматично? Стоит ли упоминать его ночной звонок? Нет, он был пьян, а я этого заслужила. Я уже стерла его единственным доступным мне способом — с автоответчика.

У меня также есть сомнения насчет того, как завершить послание, написать ли «Люблю», или лучше «Мои наилучшие пожелания», или же «Привет». Я остановилась на ХО, хотя долго обдумывала такие варианты, как ХОХО и даже ХОХОХО, а потом просто X и просто О. Я забыла, что из них обозначает объятия, а что — поцелуи, и потом, не уверена, что хочу подарить Эндрю и то, и другое, или хотя бы что-то одно. Если каждый значок поставлен более одного раза, это выглядит как-то чересчур, чуть ли не безысходно. А одно без другого — непонятно. «Люблю» — слишком тепло, слишком много уверенности, что он меня простит.

В конце концов, я отправляю первоначальный вариант, сильно надавив на клавишу, чтобы уже ничего нельзя было отменить. И мое электронное письмо летит куда-то, выйдя из-под моего контроля, находясь уже в пути. В моем воображении оно становится материальным и проталкивается в аккуратных рядах других посланий по проложенным под городом проводам, издавая при этом чмокающие звуки; перемещаясь из моей квартиры в спальный район, где живет Эндрю, оно движется быстрее поезда метро № 6.