Танцы. До. Упаду - Иоанна Фабицкая Страница 32

Тишину взорвал стук шпилек. По лестнице Верена неслась со спринтерской скоростью, позволив макияжу стекать по лицу тяжелой соленой струей.

Работы на крыше тянулись и тянулись. К счастью, прекратились дожди, и Ядя, терзаемая чувством вины, что живет в лучшей, более цивилизованной части мира, чем Азия, закрывала глаза на умышленное затягивание работ — пусть уж там канителятся. Оба кровельщика — как оказалось, жители Суматры — были родом из крохотной деревушки, расположенной в ста километрах от неведомого Яде города Бенгкулу. На уморительном польском языке они плели длинные истории из своей бурной жизни, сдабривая их обильными ругательствами. По словам суматрийцев, отправившись за хлебом в Австралию, они, почти как Колумб, сбились с пути и очутились в Польше, стране абсурдов. Польша, однако, им понравилась. Сославшись на то, что их якобы преследуют на родине за католицизм, они обратились с просьбой предоставить им убежище и теперь ждали решения властей. Старший, Азиз, оставил в деревне семнадцать детей (назвать мог только имена семерых). Готя быстро сделался его любимчиком. Непосредственным результатом международного контакта стало то, что мальчик моментально восполнил пробелы в области родного польского языка. Что интересно, Азиз сыпал ругательствами совершенно неосознанно, убежденный, что это вполне культурная речь.

На ненормативную лексику Ядя закрыла глаза, надеясь на благоразумие сына. Дело в том, что у «новых друзей дома» была масса достоинств. Во-первых, у них были золотые руки (какое-то время Азиз и его напарник промышляли карманничеством в Куала-Лумпуре). Они починили Яде все, что подверглось саморазрушению из-за отсутствия в доме мужчины. (Ну, почти все, потому что запустение, вызванное полным отсутствием сексуальной жизни, невозможно так просто зашпатлевать.) А когда суматрийцы узнали, что работают у настоящей телезвезды, их радости не было предела. Ну разве после всего этого она могла их так просто выпроводить? Кроме того, вернувшись однажды домой, она обнаружила у себя в квартире еще и Эдю. Вся компания резалась в покер — любо-дорого посмотреть! На кухонной плите весело булькал рис. На секунду воображение нарисовало много-много маленьких азиатов у ее собственной постели, но потом Ядя остыла — в этом отношении «поселившиеся» у нее мужчины не представляли никакой опасности.

В силу сложившихся обстоятельств она вынуждена была покупать не один, а два килограмма мандаринов, не один, а три багета и не пару окорочков, а целую курицу. Сегодня она собиралась набить ее свиным фаршем и шампиньонами и запечь в духовке. Ясное дело, в Эдиной, потому что сама она не обзавелась духовкой, как и более-менее постоянным мужиком. Азиз и Ханьи уходили к себе только после ужина, и теперь ей приходилось готовить для целой оравы самцов. Кто бы мог подумать!

Ядя была еле жива. В магазине она раздала, наверное, с десяток автографов, но никому из поклонников и в голову не пришло уступить ей очередь. Обвешанная пакетами, которые били ее по ногам, с прицепившимся к рукаву ноющим Готей, она еле плелась к трамваю.

С Готей творилось что-то неладное. То он был ласковый и веселый, а то вдруг мрачнел, замыкаясь в себе. Ядя не узнавала собственного сына. Правда, ее порадовала эта перемена. Наконец-то перед ней был нормальный мальчишка, со всеми недостатками и настроениями, свойственными его возрасту. Понемногу в их семье все вставало на свои места: Готя — ребенок, она — родительница, и не он, а она заботилась о нем. Кроме того, Готя как раз познавал сложный мир взаимоотношений между мужчиной и женщиной…

Ядя улыбнулась, вспомнив Надю, и в этот момент рядом с ней громко просигналила машина. Люди, стоящие на трамвайной остановке, словно проснулись.

— Ой-ой, погляди, Марыся, это же та, из «Танцев до упаду»! — закричал усатый дядька в топорщившейся на животе куртке.

И конечно, все бросились к ней, будто она какой-то зверь в зоопарке.

Тем временем подошел трамвай, и плотная толпа пришла в движение. О Яде тут же забыли. Кто-то толкнул ее, и мандарины посыпались на тротуар.

— Ну и люди… — вздохнула она, собирая яркие мячики.

Циприан, сидя в своей «мазде», наблюдал за суматохой на остановке. Он видел, как у Яди порвался пакет и как она собирает цитрусовые.

«Черт, наверное, я должен что-то сделать? — подумал он. — А вдруг она навоображает себе? Не-ет, что я, из фонда «Рука помощи»?»

Поколебавшись немного, он вдавил педаль газа в пол. Циприан торопился на фитнес.

Помещение напоминало Центр космических полетов. Стекло и хромированная сталь не гармонировали с небрежно брошенной на кресла одеждой. На одной кушетке лежала Верена, на другой — Ядя; под ними были раскаленные камни. Эта сильнодействующая процедура якобы выводила токсины, правда, пока Ядя чувствовала, как из нее по каплям уходит жизнь. Следует признать, телевизионщики любили своих звезд и время от времени устраивали для них что-нибудь эдакое.

Для Яди, однако, это была трудная любовь. С каждым днем она становилась все более заметным человеком. Рейтинг программы рос, но ее это не радовало. Теперь каждый считал своим долгом похлопать ее по плечу или спросить в лоб, переспала ли она с Циприаном. Подписывая контракт, Ядя обязалась участвовать в широкомасштабных промоакциях, суть которых — быть доступной для СМИ. Вчера, например, ее разбудил в шесть утра телефон, потому что у кого-то на радио родилась идея, чтобы Ядя выдала какую-нибудь оптимистическую чушь в качестве доброго напутствия на день грядущий… Ядя и выдала, но в эфир это не пошло. Не многим лучше обстояли дела и с интервью для прессы. Первый вопрос обычно звучал так: «Чем вы занимаетесь в течение дня?» «Как чем? Я постигаю себя», — отвечала Ядя, неосознанно цитируя Чорана [32]. Услышав это, сотрудницы женских журналов хмурили бровки и начинали настаивать, что для «нормальных читательниц» нужно что-нибудь «более нормальное». В скором времени Ядя узнавала из журналов, что до обеда она принимает ванну из козьего молока, потом едет на ланч, а после — шопинг в дорогих магазинах. Теннис, бассейн, парикмахерская и косметический салон заполняют остальное ее время. С банкетов она старается возвращаться до десяти часов вечера, чтобы почитать своему сыну «Маленького принца» или другую добрую книжку, причем на языке оригинала. Затем она спокойно засыпает в своей просторной спальне под одеялом золотистого цвета…

Уф… Ядя наконец-то выковыряла кусочек охотничьей колбаски, застрявший с утра между шестым и седьмым зубами, и ей сразу полегчало. Она покосилась на Верену, на лице которой застыла зеленая кашица. Вообще-то трудно было понять, жива девушка или нет — не лицо, а посмертная маска Шрека.

Дверь бесшумно раздвинулась, вошла симпатичная докторша и покопалась в компьютере. Зал наполнился озоном.

— Я помню этот запах с детства… — заговорила Ядя, вся, извиваясь (жгло очень даже как).

…

— После грозы. Когда-то такие бывали грозы… Как громыхнет, можно было со страху в штаны наделать…