Победа Элинор - Мэри Элизабет Брэддон Страница 32

Элинор ничего не отвечала. Она украдкой глядела на лицо друга и поверенного мистрис Дэррелль, доброго и умного поверенного — так показалось мисс Вэн, потому что лицо, пепоразительно красивое, носило в каждой черте отпечаток трех качеств: доброты, ума и силы.

«Я уверена, что он очень добр, — думала Элинор. — Но мне не хотелось бы оскорбить его ни за что на свете, потому что хотя теперь он смотрит ласково, я знаю, что он должен быть ужасен, когда рассердится».

Элинор почти со страхом глядела на резко очерченные черные брови, думая, какой грозный мрак должен покрывать массивное лицо, когда эти брови нахмурятся над серьезными карими глазами — серьезными, но с огнем, сверкавшим из рис спокойной глубины.

Девушка все это думала, стоя возле незнакомца у окна. Уже мрак ее новой жизни был рассеян этой замечательной фигурой, смело ставшей на пороге этой новой жизни. Уже Элинор начала интересоваться новыми людьми.

«Оп совсем не похож на нотариуса, — думала она. — Я воображала, что нотариусы всегда старики и что у них всегда синие сумки с бумагами. Люди, приезжавшие в Челси к папа, всегда были пренеприятные и вечно привозили с собой какие-то бумаги».

Монктон задумчиво смотрел на девушку, стоявшую возле пего. В натуре этого человека, под суровой деловой наружностью, которую он показывал свету, таилась безмолвная поэзия и проблески художественного чувства. Он испытывал спокойное удовольствие, смотря на юную красоту Элинор. Может быть, главное очарование ее составляли ее юность и почти детская невинность. Лицо ее было красоты не совсем обыкновенной: орлиный нос, серые глаза и твердо обрисованный рот имели какой-то царственный вид, который очень редко можно видеть, но юность души, сиявшей в чистых глазах, была очевидна в каждом взгляде, в каждой перемене физиономии.

— Вы хорошо знаете Беркшир, мисс Винсент? — вдруг спросил Монктон.

— О нет, я никогда там не была.

— Вы очень молоды и, наверно, никогда еще не оставляли дома? — спросил Монктон.

Он удивлялся, что ни родственники, ни друзья не проводили девушку на станцию.

— Я была в пансионе, — отвечала Элинор, — но на место поступаю в первый раз.

— Я так и думал. Вашим родителям, должно быть, очень грустно расстаться с вами?

— У меня нет ни отца, ни матери.

— Неужели! — сказал Монктон, — как это странно!

Потом, п осле некоторого молчания, он сказал тихимголосом:

— Я думаю, что молодая девушка, к которой вы едете, больше полюбит вас за это.

— Почему? — невольно спросила Элинор.

— Потому что она никогда не знала ни отца, ни матери.

— Бедная девушка! — прошептала Элинор. — Стало быть, они оба умерли?

Стряпчий не отвечал на этот вопрос. Он так держался своей профессии, даже в разговоре с мисс Вэн, что гораздо более спрашивал, чем отвечал.

— Вы с удовольствием едете в Гэзльуд, мисс Винсент? — вдруг спросил он.

— Не с большим.

— Почему?

— Потому что я оставляю очень дорогих друзей и еду…

— К чужим, которые, может быть, станут дурно обращаться с вами, — пробормотал Монктон. — Вам нечего опасаться ничего подобного — уверяю вас, мисс Винсент. Мистрис Дэррелль несколько сурова в своих понятиях о жизни, она бедняжка имела большие разочарования, и вы должны быть терпеливы с нею, но Лора Мэсон, молодая девушка, которая будет вашей подругой, кроткое и любящее создание. Она некоторым образом у меня под опекой и ее будущая жизнь в моих руках — очень тяжелая ответственность, мисс Винсент, у нее со временем будет много денег, будут дома, лошади, экипажи, слуги и все внешние принадлежности счастья, но Богу известно, будет ли она счастлива, бедная! Она не знала ни матери, ни отца. Она жила с разными почтенными госпожами, которые обещали исполнять обязанности матери к ней и, наверно, старались исполнить свое обещание, но матери у нее никогда не было, мисс Винсент. Мне всегда жаль ее, когда я думаю об этом.

Нотариус тяжело вздохнул, и его мысли, по-видимому, далеко унеслись от молодой девушки, находившейся возле него. Он еще стоял у окна и смотрел на суматоху на платформе, но не видал ее, я полагаю, на Элинор же он не обращал внимания до тех пор, пока не зазвонили.

— Пойдемте, мисс Винсент, — сказал он, вдруг пробудившись из задумчивости, — я совсем забыл взять для вас билет. Я посажу вас в вагон, а потом пошлю за билетом носильщика.

Монктон мало говорил со своей спутницей во время краткого путешествия. Он сидел держа перед собой газету, но Элинор приметила, что он ни разу не перевернул листок, а нечаянно, взглянув в лицо нотариуса, она увидела на нем то же самое угрюмое и рассеянное выражение, которое виднелось на лице его, когда он стоял у окна в станционной комнате.

«Он, должно быть, очень любит свою питомицу, — думала Элинор. — А то он не жалел бы так о том, что у нее нет матери. Я думала, что нотариусы очень суровые и жестокие люди, что они не любят на свете ничего. Мне всегда казалось, что моей сестре Гортензии следовало бы быть нотариусом».

Когда они подъезжали к станции, Монктон с новым вздохом выронил газету из рук и, обернувшись к Элинор, сказал тихим голосом:

— Я надеюсь, что вы будете очень добры к Лоре Мэсон, мисс Винсент. Вспомните, что она на свете совсем одна, и что как вы бы ни были одиноки и печальны — я это говорю потому, что вы сказали мне, что вы сирота — вы не можете быть так одиноки, как она.