Практическая магия - Дебора Смит Страница 32

– Ты больной на голову, парень? – прогрохотал старший сержант Джонсон. – Вот почему ты читаешь о докторах? Ты не любишь девочек, парень?

Квентин ответил громко, красный от гнева, вытянувшись по стойке “смирно”:

– Фрейд пишет о больших членах, сержант! Вы бы знали об этом, если бы прочли книгу!

– Ты назвал меня большим членом, мозгляк?

– Так точно, сержант!

За эти слова он поплатился неделями наказаний и нарядов вне очереди. Квентин ни разу не пожаловался, не попросил снисхождения. Это произвело такое впечатление на сержанта, что тот сказал ему как-то раз:

– Сынок, ты почти такой же одинокий ублюдок на этой планете, как и я.

Квентин только кивнул в ответ. Двадцать два года спустя Джонсон пробормотал с таким же восхищением, как в тренировочном лагере:

– Ты экономный сукин сын, так, что ли?

– Я знаю, сколько мне нужно для жизни.

– Ты знаешь, что тебе нужно, чтобы умереть. Я вполне мог вытащить эту махину на улицу. Ну оборвала бы она пару канатов, ну рухнула бы на их треклятый грузовик, ну и что с того? У тебя есть страховка. Ты мог купить этим парням новый грузовик. Но вот новые кости ты себе нигде не купишь.

Квентин устало сел, потягиваясь.

– “Помни о золотых цепях, связывающих тебя. Твой дух свободно парит в одиночестве”. Я прочел это в одном стихотворении, сержант. Это означает, что надо думать о том, что ты любишь. И кого. Каждый человек или вещь – это ноша, которую ты согласен нести. Если ты поднял ее, то уже не можешь бросить.

– Ты скоро ляжешь, если будешь так поступать.

Квентин улыбнулся, встал, но ничего не ответил.

Он провел в армии шестнадцать лет. Если бы он не вышел в отставку, то после войны в Заливе получил бы майора. Но армейская жизнь не располагает к мыслям и сантиментам. На службе он получил базовые инженерные знания, объехал почти весь мир, побывал во многих “горячих точках” и водил солдат в бой. Но после случая на минном поле Квентин вдруг понял, что еще не готов умереть, к тому же так далеко от дома.

Теперь он занимался тем, что ломал воспоминания других людей, а не свои собственные. В зависимости от точки зрения, его называли либо успешным торговцем мусором, либо экспертом по антиквариату. Квентин разбирал на части особняки, фабрики, мельницы, любые здания, если их составные части по отдельности стоили дороже, чем целое сооружение. Он снабжал целую сеть брокеров всем, начиная от кирпичей ручной выделки восемнадцатого века до резных фрамуг.

Квентин отошел к своему офису, отгороженному в Углу рядами шкафов с документацией, с необходимым конторским оборудованием и старым письменным столом, где расположился компьютер последнего поколения, и начал проверять сообщения, поступившие по электронной почте. Большинство заказов он получал именно так, что предполагало минимальный контакт с клиентами. Его бизнес стал очень эффективным и столь же независимым от всех занятием, как и вся его жизнь в целом. Так Квентину нравилось больше.

Рядом с офисом располагались тяжелые резные двери, за которыми начиналось жилое помещение. Квентин превратил большую часть огромного чердака в квартиру для себя. Это было очень красивое, просто обставленное жилье, где он сохранил те вещи из сносимых домов, что ему понравились. Стену над его кроватью украшал лепной карниз восемнадцатого века. Очень старая, со следами жука-древоточца, но удивительно изящная деревянная арка обрамляла проем кухонного окна. На старинное каменное основание фонтана Квентин положил кусок толстого ударопрочного стекла, получив необыкновенный обеденный стол. Его квартиранты уверяли, что у него художественный вкус.

Но он всегда отрицал это.

Его отец всегда любил старые вещи, и Квентин никогда об этом не забывал. “Они привносят в твою жизнь что-то свое, – говорил отец. – То, что им известно, то, что они помнят, былую славу. Они будут разговаривать с тобой, если ты прислушаешься”.

Квартиранты Квентина частенько поднимались на верхний этаж, чтобы полюбоваться и сделать наброски вещей, хранившихся там. Многие из них были молоды и пытались начать карьеру художников или музыкантов. Квентин остро чувствовал иронию подобной ситуации. Каким-то образом ему удавалось привлекать к себе именно эту категорию людей. Но только бывший сержант Джонсон знал, что, когда они не могли заплатить за квартиру или у них возникали проблемы с деньгами, они приходили к Квентину, и тот всегда помогал им.

Джонсон последовал за Квентином в его кабинет с настойчивостью старого служаки. По дороге он извлек из кармана рубашки изжеванный окурок сигары, выбросил его в открытую дверь чердака и захлопнул ее, перекрывая доступ холодному мартовскому воздуху. Старик родился в Кентукки, в задней комнате борделя. В армию Джонсон попал сразу после Второй мировой войны, когда ему едва исполнилось шестнадцать. Он так и не женился, и не обзавелся детьми. Приехав навестить Квентина после выхода в отставку, Джонсон выглядел как потерянный. Квентин нанял его в качестве личного помощника и выделил маленькую квартиру внизу.

Джонсон подошел ближе и ткнул в Квентина пальцем.

– Если ты не хочешь тащить ношу, которая пригибает тебя к земле, то как объяснить, почему ты сдаешь квартиры этим ребятам без гроша в кармане и содержишь пару никчемных обжор? – Он указал сначала на себя, потом на Хаммера.

– Вы отрабатываете свое содержание, – буркнул Квентин, не отрываясь от экрана компьютера.

– Ты кончишь так же, как и я.

– Надеюсь, так и будет, сержант, – с мрачным весельем Квентин покосился на него. – Ты самый большой хрен из тех, кто живет по соседству.

Сержант обрушил на него лавину замысловатых ругательств, он покорно слушал, но тут зазвонил телефон. Квентин поднял руку, призывая Джонсона к молчанию, и по громкой связи услышал взволнованный голос Альфонсо Эспозито:

– Твою мать увезли в больницу.

* * *

Когда Квентин приехал в Манхэттенскую больницу, мать мирно дремала в отдельной палате. По словам врачей, она потеряла сознание во время беседы с финансовым консультантом. Войдя в палату, Квентин увидел Альфонсо, поднявшегося с кресла у кровати. Когда-то темные волосы сделались совершенно белыми, добавив некую наднациональную элегантность его постаревшему лицу с оливковой кожей. Он стал начальником полицейского участка и через год собирался выйти на пенсию. Глаза Альфонсо смотрели сурово, но в них светилась тревога.

– Твоя мать настоящий боец, – прошептал он.

Квентин посмотрел на Анджелу, увидел мертвенно-бледную кожу, почти прозрачные веки и прикрыл ладонью ее худую руку, лежавшую поверх одеяла. Он едва удержался от того, чтобы не послушать ее пульс.

– Анджела собралась уйти прямо из приемного покоя, – продолжал Эспозито. – Мне пришлось сказать ей, что я прикую ее наручниками к кровати. Медики хотят провести еще несколько тестов. – Он еще больше понизил голос. – У нее повышенное давление, и, по словам доктора, держится оно уже некоторое время. Подозреваю, твоя мать скрывала это от нас.