Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова Страница 31

Дорогу из песка Лера одолела с провалом во времени, очнувшись в тени веранды дачного дома Дятловских, когда Алька колотил в двери с криком: «Сдавайся, тлус!» Сумка валялась на боку возле калитки.

— Господи, что за юбка на тебе? — прозвучал мамин голос над головой.

Алька прыгнул на руки к бабушке и прижался к её щеке:

— Бабуля, пить хочу.

— Пойдём, мой сладкий, я тебе компотик сварила, лапусичек мой, — пропела молодая бабушка, обнимая сладкого и покидая веранду. На пороге она задержалась и, окинув взглядом дочь, процедила:

— Я же просила — оденься как человек.

Лера опустила голову. Вечно она придирается. Ну как, как может одеться человек для поездки в деревню, да ещё и в полудохлом автобусе с пекучими сковородками вместо сидений? Лера сбросила на веранду туфли, полные песка, и наконец зашла в дом босыми ногами. Над головой громыхнуло:

— Донечка!

— Папа, папуля, с днём рождения тебя, — пролепетала Лера и прижалась к богатырской груди главного мужчины её жизни.

— Пойдём, милая, — сказал отец, увлёкая в гостиную свою дочь, босую, пыльную, в клёш-юбке до пят и стройотрядовской ветровке, на воротнике и груди которой красной эмалью и кипящим золотом горели советские значки.

Благоухание роз разливалось по всей гостиной. Королевские цветы были повсюду: над камином — плоская корзина с розочками, на столе в прозрачной вазе — мамины чайные, на скатерти — вышитые будто из живых ниток. Лера с наслаждением вдохнула аромат и задержала дыхание.

— Вот, Валерий Леонидович, представляю, ваша тёзка, моя дочь — Валерия Николаевна Дятловская, — сказал отец, обращаясь к незнакомцу, выходящему из-за стола. Незнакомец молча улыбнулся глазами. У Леры от его взгляда похолодела спина, и она, как в детстве, прижалась к папе. Отец поцеловал макушку дони и продолжал:

— Она работает в моём институте, молодой специалист, математик с красным дипломом, освоила персональный компьютер. Я так горжусь, очень. — Из глаз отца едва не покатились слёзы.

— О! — сказал незнакомец, продолжая улыбаться глазами и приближаясь. Лера затрепетала, чувствуя, как рождается гейзер в глубине её тела и пробивает толщу понятных ей правил и устоев. Гейзер разбрасывает камни приличий и рвётся к источнику невероятной мужской силы, чтобы слиться с ним в одно море.

Источник невероятной мужской силы, которого звали Валерий, ввернул подходящие случаю слова, отчего профессор с удовольствием пожал ему руку и просиял. Лера не поняла ни слова, но для приличия выдавила улыбку и ещё сильнее прижалась к отцу, чувствуя, как под шатром её нелепой юбки подгибаются колени. Сердце жгло, впервые в жизни.

А гость пробовал на вкус слабость молоденькой, похожей на ребёнка женщины, разглядывая её босые ступни, высокие в подъёме, растрёпанные волосы такого же платинового цвета, как у отца, грудь, упакованную в брезент студенческой куртки.

— Представляете, он уснул. У меня на руках, едва успела раздеть. — На сцене вновь появилась Катерина Аркадьевна, спокойная, шикарная в новом платье, словно сотканном из воздуха. Лера встретилась взглядом с мамой и тут же сбежала — вверх по лестнице, в спальню родителей, а к её спине, как новый значок, прилипло мамино отвращение к стройотрядовской куртке. Отвращение, которое Катерина Аркадьевна никогда не скрывала. Гость Валерий тоже взглядом проводил Леру, скорее девчонку, чем женщину, и улыбнулся её родителям. Галантный офицер прошлого века.

IV

Какой ужас! Он смеялся над ней. Конечно, посмеялся: ветровка — пыльный мешок, обвешанный значками, а на юбке косят швы и вытянут подол. Так говорят зеркала на дверях старинного платяного шкафа. Мамины зеркала никогда не врут. Лера была уверена. И потому теперь прятала от них пыльное хмурое лицо.

Дверь спальни отворилась без звука.

— Леруся, сонычко моё, звёздочка моя, прошу тебя, успокойся. — Мамины слова слаще аромата роз. — Папа так ждал тебя. Он варит бешбармак, он и Валерочка. Хочет удивить всех. Сам чистил лук, сам баранину купил, вернее, хотел купить, но ему подарили, четверть барана, представляешь? Соберись, милая, надо переодеться и выйти к столу.

В маминых объятиях Лера размякла и расплакалась так, что слёзы увлажнили косу на плече Катерины Аркадьевны.

— Леруся, плакать нельзя. Ты уже большая. Веки отекут. Глаза потускнеют. А нам надо выглядеть хорошо, просто шикарно надо выглядеть. Раздевайся. Живо. И брось это тряпьё, — сказала Катерина Аркадьевна, запихивая ножкой под супружескую кровать отвратительную стройотрядовскую куртку. — Всё сжечь надо. Я воды тебе студёной принесу, а ты… побыстрее.

Мама-волшебница напоила и умыла доню сладкой колодезной водой, причесала её, как артистку. Недавно сбылась самая заветная Лерина мечта: она похудела, да так здорово, что её фигура приблизилась к маминому размеру. Рецепт тонкой талии прост — несколько месяцев самостоятельной жизни. Поэтому мама, правда, не без труда, но втиснула доню в собственное маленькое чёрное платье. А вот с туфлями вышла заминка. Лодочки Катерины Аркадьевны даже Золушка не натянула бы Лере на ноги, а те Лерины, что валяются на веранде, жёлтые в красные квадратики, займут своё место в печке вместе с остальными предметами сегодняшнего утреннего туалета Валерии Дятловской.

Выход из обувного тупика подсказал, скрипнув дверцей, старинный шкаф. В глубине его владений нашлись туфли на шпильках, которые один раз надевала мама Катерины Аркадьевны. С тех пор, без малого тридцать лет, они ждали своего часа, и вот он наступил. Лерины ножки идеально уместились в бабушкины туфли, которые сделали новую хозяйку почти невесомой.

Катерина Аркадьевна ощутила себя художником, сотворившим шедевр. Несколько маленьких штрихов: пудра, французские духи, — и можно покорять мир.

— Да, Лерусь, вот ещё, браслет надень, — сказала Катерина Аркадьевна, стягивая с запястья «слёзы дракона».

Лера спрятала руку за спиной, точно как Алька сегодня утром:

— Нет, мама, это твоё, это тебе…

— Не спорь. Не спорь сегодня со мной, — сказала мама, защёлкивая браслет на руке дочери. С первого этажа послышался голос Николая Николаевича:

— Девочки! Бешбармак на столе. Ау, так сказать. Ждё-ё-ём!

Девочки замешкались у двери спальни.

— Доня, ты улыбайся. Красиво улыбайся, искренне. И взгляд не отводи. Поняла? — шепнула Катерина Аркадьевна, поворачивая ручку двери. — Доня, ты смотри, всё время улыбайся, держи улыбку. Ну, с богом! И затылок тяни…

Лера вышла на свет. Свет повёл её по лестнице на первый этаж, к праздничному столу, где стояло папино блюдо, на котором возвышалась гора из кусочков мяса, осыпанная кубиками припущенного в бульоне лука. Над горой, как восточный маг, шаманил папа, направляя к своему лицу исходящую струйку дыма, похожую на прядь бороды Хоттабыча, и жмурясь от удовольствия. Единственный гость тоже потягивал мясной дух.

А по лестнице вниз плыл свет. Гость прищурился, через мгновение его глаза распахнулись, и он не поверил им, бросил взгляд на колдующего профессора и, не найдя ответа, опять уставился на лестницу. Свет падал на покатые плечи, скользил по очерченным бёдрам и обволакивал точёные лодыжки…