Я не боюсь летать - Эрика Джонг Страница 31
Я не боюсь летать - Эрика Джонг читать онлайн бесплатно
– Вылезай, вылезай из моей вагины, черт тебя возьми, – закричала она, отталкивая его и загораживая свою хваленую девственность солнечным рефлектором.
– Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы я порефлектировал над тем, что делаю, – изрек он.
– Господи Иисусе, – сердито сказала она, – мужчин интересуют женщины только спазматически…»
В то время мы считали, что никто ничего смешнее не писал. У этого диалога было и продолжение – что-то о вертолете для наблюдения за дорожным движением, оснащенном двумя громкоговорителями, вертолет появлялся на крыше, и сцена превращалась в оргию. Однако та часть не сохранилась. Но приведенный фрагмент в известной мере передает настроение того периода в нашей жизни. За хитрожопым цинизмом и псевдоискушенностью скрывался самый сентиментальный романтизм со времен, когда Эдвард Фицджеральд [138] перевел Омара Хайяма. Нам с Пией нужен был кто-то, с кем мы могли бы петь в пустыне, и мы знали: Джон Сток и Рон Перкофф не совсем то, что у нас на уме.
Мы обе были книжными червями, и, когда жизнь нас разочаровывала, мы обращались к литературе… или хотя бы к экранизациям. Мы видели себя героинями и не могли понять, что стало со всеми героями. Они были в книгах. Они были в кино. Но они подозрительным образом отсутствовали в наших жизнях.
I
II
Пусть поэтические качества этого опуса и не достигали высот, но зато смысл очевиден. Мы бы отдались со рвением, если бы только нашли мужчину, которому не стыдно отдаться.
Парни, с которыми мы познакомились в колледже, оказались в некотором роде еще хуже. Джон и Рон были отвратительными типами, но хотя бы добродушными и поклонялись нам. Мозги у них не как у Бернарда Шоу, а тела не как у микеланджеловского Давида, но они выражали преданность и смотрели на нас как на высших существ, блестяще остроумных и образованных. Но в колледже война полов началась всерьез, наши мозги и тела расходились в разные стороны, уплывая друг от друга все дальше и дальше.
С будущим мужем я познакомилась на первом курсе, а вышла за него уже после окончания колледжа – спустя четыре года, в течение которых предпринимала всевозможные обходные маневры и проводила эксперименты. Когда мне исполнилось двадцать два, я уже стала ветераном с одним браком за спиной, распавшимся при самых мучительных обстоятельствах. Пия перебрала целую кучу мерзавцев, трахаясь с которыми испытываешь сплошное разочарование. Она отправляла из колледжа длинные послания, где изящным, вычурным почерком подробно описывала каждого из этих мерзавцев, но все они для меня слились в одно лицо. У них у всех, казалось, были впалые щеки и прямые светлые волосы. Ее зациклило на шагецах [139] со Среднего Запада, как некоторых еврейских парней зацикливает на шиксах [140]. Они превратились в некий собирательный образ «того парня». Гек Финн без плота. Светлые волосы, светлая одежда и ковбойские сапоги. И они неизменно сапогами проходили прямо по ней.
Мы с ней все больше и больше разочаровывались. Такова неизбежность, с учетом тех нелепых фантазий, с которых мы начинали, но я не думаю, что мы сильно отличались от других девушек, хотя были более образованными и честолюбивыми. Нам ведь всего-то и требовалось – найти мужчину, с которым мы могли бы делить все. Неужели так уж много? Неужели мужчины и женщины принципиально несовместимы? Или мы просто еще не нашли своего мужчину?
Летом 1965-го нам было по двадцать три, и мы путешествовали вместе по Европе, а наше разочарование было так велико, что мы ложились в постель с мужчинами исключительно для того, чтобы хвастаться друг перед дружкой количеством скальпов на наших поясах.
Во Флоренции Пия перефразировала Роберта Браунинга:
Мы спали с парнями, которые продавали бумажники у галереи Уффици, с двумя черными музыкантами, которые жили в пансионе по другую сторону пьяццы, с кассирами, продававшими билеты «Алиталии», с клерками из «Американ экспресс». У меня был затянувшийся на неделю роман с женатым итальянцем по имени Алессандро, которому нравилось, когда я, трахаясь с ним, шептала на ухо непристойности. Я от этого начинала истерически смеяться и теряла всякий интерес к процессу. Потом был еще один затянувшийся на неделю роман с американцем средних лет, преподавателем истории искусств. Его звали Майкл Карлински, и свои письма он подписывал «Микеланджело». У него имелась жена, американка и алкоголичка, жившая во Фьезоле, сверкающая лысина, эспаньолка и страсть к Granità di Caffee [142]. Ему нравилось есть дольки апельсина у меня с вагины, потому что он читал об этом в «Благоуханном саде» [143]. Потом был итальянский студент, обучавшийся пению, тенор, он во время второго свидания сказал мне, что его любимая книга «Жюстина» де Сада, и спросил, не хочу ли я воплотить в жизнь некоторые сцены из нее. Ощущения ради ощущений – так решили мы с Пией, и больше я с ним не встречалась.
Лучшее в этих приключениях было в том, что мы, рассказывая о них друг дружке, начинали истерически хохотать. Во всем остальном они оказались преимущественно безрадостными. Нас влекло к мужчинам, но если хотелось поговорить по душам, то мы с Пией оставались друг для дружки незаменимы. Так постепенно мужчины были сведены к сексуальным объектам.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии