Секретная миссия - Паола Маршалл Страница 31

В округе все только и говорили что о приеме, который устраивает лорд Девениш. Ходили слухи, что он ненавидит Трешем-Холл: старики рассказывали, что его дед относился к нему бесчеловечно и в день его похорон молодой лорд поклялся, что его ноги больше здесь не будет. Однако же он здесь и уезжать пока не собирается.

Громадный дом готовился к наплыву гостей. Парадные комнаты были отперты и вычищены, сняты чехлы с канделябров, статуй и картин. По подъездной аллее сновали повозки и фургоны, спешили грузчики, таща провизию, белье и все необходимое для приведения дома в надлежащий вид.

Граф приехал в Лайфорд сразу после возвращения из Лондона, за несколько часов до того, когда ожидался приезд мисс Фолкнер. Это было кстати, потому что он хотел поговорить с Друсиллой срочно и наедине. Ее он нашел на лужайке, где она пила чай со значительно окрепшим Гилсом, который, увидев его, весело закричал:

— Может, я вас покину? У меня есть кое-что интересное почитать, вы, надеюсь, не обидитесь, если я исчезну.

Губы Девениша дрогнули. На этот раз у Гилса получилось лучше, чем прежде.

— Он понял меня правильно, — произнес граф. — Я в самом деле хотел остаться с вами вдвоем. Хочу попросить вас об услуге, причем об этом не должен знать ни он, ни кто-либо еще.

Девениш вытащил из внутреннего кармана сюртука письмо и протянул Друсилле. Та молча взяла его.

— Вы видите, оно адресовано лорду Сидмауту, министру внутренних дел. Если со мной случится что-то непредвиденное, прошу вас немедленно отправить его по адресу с самым надежным человеком.

Друсилле захотелось закричать, но вместо этого она спокойным голосом сказала:

— Конечно, я исполню вашу просьбу. Но вы сказали, что с вами может случиться что-то непредвиденное. Вам грозит опасность?

Граф взял ее руку.

— Очень приятно иметь дело с женщиной, — заговорил он, — которая не засыпает тебя глупыми вопросами, а спокойно переходит прямо к сути. Да, мне действительно грозит опасность, но я не могу сказать вам причину ради вашего же блага.

Глядя в его необычно серьезные глаза и не отнимая руки, Друсилла мягко сказала:

— Хэл, я выполню вашу просьбу и ни о чем не буду спрашивать. — Он отпустил ее руку и смотрел, как она кладет письмо в корзиночку для рукоделия. — Не беспокойтесь, я спрячу его в дорожное бюро, ключ от которого есть только у меня. Дай Бог, чтобы мне никогда не пришлось посылать его. — Но все-таки Друсилла не удержалась от вопроса: — Имеет это какое-то отношение к черной мессе?

— А что, вы знаете что-то такое, что можете мне рассказать?

— Да нет, лишь то, что рассказала вам в прошлый раз, да еще странные сны, в которых Джереми все бежит, пытаясь спастись. Простите, я обещала ни о чем не спрашивать и нарушила слово. Нехорошо получилось.

— Ничего страшного. Знаете, если вы будете так на меня смотреть, я тоже сию минуту нарушу свое слово и поцелую вас прямо сейчас.

— Как это я на вас смотрю? — с деланым возмущением проговорила Друсилла, в ее глазах светились лукавые искорки.

— Сами знаете. И говорить нечего. Прямо поедаете глазами.

— Вот уж удивили — сами так на меня смотрите, когда мы наедине, разумеется.

— Мегера, — выпалил Девениш и потянулся, чтобы обнять ее, но вовремя образумился, так что Друсилла получила всего лишь невинный поцелуй в щечку. — Не сейчас, — тихо сказал он. — Позже, потом… да, потом все будет иначе. А пока мы должны держаться, чтобы никто ничего не заметил, ради вашей безопасности, да и моей тоже. Пусть только я один буду их целью, а не то они, чтобы побольнее ударить меня, погубят вас.

Друсилла хотела спросить, кто эти они, но не стала. Граф был снова неприступно серьезен. Когда он взял ее руку для поцелуя, она судорожно вцепилась в его ладонь, бормоча:

— Берегите себя, Хэл. Обещайте мне, что не станете напрасно рисковать.

— Дорогая моя, — прошептал он, поцеловав ей руку, — я буду осторожен, насколько позволят обстоятельства, а вы должны пообещать мне, что не станете выходить за ограду без дюжих лакеев.

— Обещаю, — шепнула она.

— Ну вот, мне стало немножко спокойнее. А сейчас я должен вас покинуть, надо все подготовить к приезду гостей. — Он мгновение помолчал, глядя куда-то в сторону, потом тихо сказал: — Трешем-Холл очень красив, мне немного совестно, что я довел его до такого состояния. Ребячество с моей стороны — мстить зданию за обиды, нанесенные покойным стариком. Надо думать о будущем. Адье, сердце мое. — С этими словами он повернулся и решительным шагом двинулся к воротам, словно впереди его ждала битва.

В каком-то смысле так оно и было, и Друсилла пожалела, что не надела ему на шею медальон или еще что-нибудь, как поступали в старину дамы, провожая рыцарей на войну.

Лето выдалось прохладное и дождливое, но во второй половине августа погода улучшилась, и в тот день, когда в Трешем-Холл стали съезжаться гости, стояла почти средиземноморская жара, а небо сияло пронзительной синевой.

Друсилле отвели покои в крыле здания, вдали от шума конюшен и стука парадных дверей. После того, что говорил Девениш, она ожидала увидеть несколько обветшалое здание, но все оказалось совсем не так. Даже наоборот, его величественный вид не был омрачен ничем.

Она сказала об этом Леандру Харрингтону, встретив его в гостиной.

— О, он, должно быть, истратил за последние две недели целое состояние, чтобы навести глянец, — ответил Харрингтон. — В последний раз, когда я тут был — молодой Стэммерс разрешил мне пользоваться библиотекой, — здание было в удручающем состоянии.

Пока они разговаривали, появился хозяин.

— Кто-то упомянул о библиотеке, я не ослышался? Я думаю, Харрингтон, мы можем отправиться в библиотеку и показать кое-что миссис Фолкнер. Здесь, в Трешеме, хранится одна из первых печатных книг и первое издание Шекспира, не менее ценное.

Доктор Саутвелл, после того как его представили Друсилле, бережно достал и положил на большой стол том Шекспира.

— У нас есть и другие сокровища, — с энтузиазмом произнес он. — Я не уверен, знаете ли вы, милорд, что ваш покойный дед собрал замечательную коллекцию работ по оккультным наукам. Они лежат не в общих шкафах, но под замком в моем кабинете. Мистер Харрингтон нашел их очень интересными, хотя мне все это кажется скорее черным суеверием, чем черной магией, простите за каламбур, сэр. — И он поклонился Харрингтону.