Свидание в неоновых сумерках - Светлана Лубенец Страница 31

И теперь уже Татьяна ее перебила:

– Сима, надо позвонить в фирму «Муж на час» и отменить вызов мастера!

– Это еще зачем?

– Затем, что плитка твоя… фисташковая… она, Сима, уже на стенах.

– Что за бред?

– Это не бред. Она там… В смысле, плитка… на стенах…

– И кто же ее туда прилепил? – саркастически спросила Симона. – Уж не вы ли с Жертвой в четыре лапки?

– Нет, не мы… Это Марк…

– Какой еще Марк?!!

– Честно говоря, кроме Рудельсона, я другого Марка и не знаю, – ответила Татьяна и тяжело вздохнула.

На другом конце провода надолго замолчали. Потом в трубке что-то хлюпнуло, скрипнуло, и наконец снова раздался Симин голос:

– То есть ты хочешь сказать, что плитку на стены тебе пришпандорил Рудельсон?

– Именно это я тебе уже и сказала.

– Брось… Марк за свою жизнь не вбил ни одного гвоздя в стену. А тут плитка…

– Правильно. Он так и сказал, что ты не поверишь, потому что думаешь, что он только по женщинам… ну… в общем, ты понимаешь…

Сима опять немного помолчала, переваривая новость, а потом спросила:

– Ну и как? Хорошо висит? Крепко?

– Кто его знает, Симона. Пока ничего не отвалилось. А висит, если честно, слегка кривовато…

– Еще бы не кривовато, – злорадно выговорила Симона. – Тоже мне, муж на час нашелся! Плиточник хренов! Облицовщик недоделанный! Где он раньше был, я тебя спрашиваю?

Поскольку Сима спросила, Татьяна ей ответила:

– Знаешь, Симка, иногда так бывает, что в экстремальных ситуациях люди проявляют лучшие свои качества, которые в обычное время в них совершенно незаметны постороннему глазу.

– Какая ж я ему была посторонняя? Это теперь я ему посторонняя, а раньше была как раз наоборот… А как ты думаешь, зачем он прилепил плитку? И вообще, зачем ты ему позволила, когда она совершенно для другого дела была приготовлена?

– Ничего я не позволяла… Я… – И Татьяна рассказала подруге краткую историю появления на стенах своего туалета фисташковой плитки. – Сим, по-моему, он тебя любит, – закончила она свое повествование.

– Щас!!! – рявкнула Симона. – Свежо преданьице… И вообще! Мне теперь до этого нет никакого дела!

– Симка! Неужели все так серьезно с Фенстером? – не удержалась от вопроса Татьяна.

– Представь себе!

– Неужели влюбилась?

– Именно, Танька! Да еще как! Я и не знала, что так можно! Я теперь думаю, что я и Марка-то не любила… Понимаешь, не потому что он недостойный или еще там что… Думаю, что я не умела. Не знала, как это любить…

– А теперь знаешь? – глупо спросила Татьяна.

– Я чувствую, Танечка. – Симона сказала это таким задушевным тоном, каким никогда раньше не говорила. – Прямо хочется без конца цитировать классику: «Вся жизнь моя была залогом свиданья нежного с тобой…» и прочее, и прочее, и прочее… Я даже рада, что все так получилось. Если бы Рудельсон не был бабником, я никогда не узнала бы… А что касается плитки, – Сима вдруг резко сменила тему, – то мы купим другую… Я видела в «Максидоме»… такую… гораздо лучше фисташковой… персиковую… А мастера попросим эту содрать, а новую налепить ровно!

– Сима! А деньги? – схватилась за соломинку Татьяна.

– Фенстеру на меня никаких денег не жалко!

– Туалет ведь мой, а не твой!

– Это почти то же самое!

– Сима! Может, не надо?

– Надо, Таня, надо! Я хочу, чтобы моя подруга была так же счастлива, как я! Все! Целую! До завтра! Юлик пришел! Поцелуй за меня Жертвочку! – И Симона шлепнула трубку.

Татьяна тоже повесила трубку. Вот так номер! Она думала, что Симона отомстит Рудельсону по мере возможности и способностей и вернется в лоно семьи, а вот что вышло. Влюбилась. Да-а-а, в Фенстера можно. Потрясающий мужчина. Звероподобный интеллектуал. Интеллектуальный зверь. Языческий бог. Нет… Все не то… Пожалуй, Юлиану пока нет в ее скудном словаре определения. Бедный Марк. Такой удар по самолюбию, не говоря уже обо всем прочем. Как его Симонка назвала – муж на час! Мог бы быть ее мужем навечно, а хватило только на час, да и то тогда, когда это ей уже не нужно. Интересно, утешается ли он сейчас своим возлюбленным основным инстинктом? Говорит ли себе «все мы свободные люди»?

Громкий голос Симы отзвучал, и Татьяна опять погрузилась в тишину и в невеселые размышления о собственной персоне. А кто ей Олег Дунаев? Не муж на час, не любовник на ночь… Никто… Любимый на всю оставшуюся жизнь… Не-е-ет! Так нельзя! Не надо расслабляться! Плитка так плитка! Персиковая так персиковая! Вот придет мастер, и она, Татьяна, станет ему мигать обоими глазами, чтобы забыть Олега и никогда больше не вспоминать о его поцелуях. Может, все-таки пристать к свободному Рудельсону? Все-таки он намекал, что такие, как она, Татьяна, только в Красной книге водятся… Нет… И что за мысли приходят ей иногда в голову?!!

Дмитрий Борисович Кочерьянц, владелец и глава фирмы «Муж на час», ненавидел и боялся свою мать. Вернее, боялся он ее раньше, а теперь… Впрочем, лучше рассказать все по порядку…

Мать Дмитрия Борисовича, Римма Васильевна, была высокой полной женщиной с громовым голосом и пронзительным взглядом. Под этим взглядом Дмитрий Борисович, будучи ребенком, никогда не мог сказать неправды, не говоря уже о том, чтобы как-нибудь особо изощренно соврать. Надо сказать, что теперь, будучи взрослым и самостоятельным человеком, обманывать свою мать он все-таки научился, но его обманы по сути своей были не такими уж и обманами. Дмитрий просто приспособился скрывать от матери большую часть своей жизни. Римма Васильевна, глядя на своего взрослого сына, видела только незначительную часть айсберга, белую и чистую, а все остальное, пятнистое, угловатое и бугристое было скрыто от нее под темной холодной водой.

Ни один мужчина не мог долгое время выносить подле себя демоническую Римму Васильевну, а потому, попытавшись устроить свою семейную жизнь три раза кряду, она бросила эти занятия как малоперспективные и всю свою недюжинную жизненную энергию сосредоточила на сыне.

Когда Дмитрий Борисович был ребенком, Римма Васильевна обязательно не только состояла в родительском комитете детского учреждения, в котором в данный момент находился сын, но непременно была его председателем. Кое-какие выгоды от этого маленький Дмитрий Борисович, конечно, имел, не без этого. Например, у всех детей было по одному подарку на Новый год, а у него по три-четыре. Конечно, в детском саду Дед Мороз вручал ему один подарок, как всем, но Дмитрий всегда знал, что дедулька уже успел забежать к ним домой и оставить там еще пару-тройку нарядных мешочков. Еще у Дмитрия дома всегда были в избытке карандаши, краски, альбомы и пластилин, которые Римма Васильевна закупала оптом для группы на деньги, собранные родителями. Громоподобность матери в те времена тоже была Дмитрию на руку. Когда его отлупил известный всему детскому саду юный террорист Гена Пеночкин, Римма Васильевна приподняла его могучей рукой за шкирку, поднесла к своим пронзительным глазам – и все! Ей даже не пришлось ему ничего говорить. Гена от одного ее взгляда спекся. Он больше никогда не трогал Дмитрия и вообще старался обходить его стороной. При этом остальной контингент детского сада продолжал бояться Пеночкина, как огня, но до остального контингента председателю родительского комитета никакого дела не было.