Грезы Маруфа-башмачника - Шахразада Страница 31

О, никогда еще Цветана так не радовалась мужским объятиям! Никогда еще не чувствовала, что рядом истинно близкий ей человек. Что ей более не нужно защищаться или защищать, уговаривать или усмирять, успокаивать или ободрять. Что можно просто расслабить спину, закрыть глаза и раствориться в объятиях любимого…

«Любимого? — переспросила у себя Цветана. И с наслаждением мысленно проговорила: — Да, любимого, лучшего на свете…» И тихие слезы радости побежали по ее щекам.

Всеслав задохнулся, безуспешно пытаясь взять себя в руки. Но желание неумолимо сжимало свои оковы, кровь превратилась в жидкое пламя.

Он с силой стиснул женщину в объятиях. Он хотел стереть эти блестящие соленые ручейки. Хотел укрыть ее от всех бед. Защитить. Согреть своим телом и губами.

Что-то неразборчиво пробормотав, он властно смял ее губы испепеляющим первым поцелуем.

Искра проскочила между ними, искра, мгновенно воспламенившая их обоих. Облегчение, ярость, желание — все вложил Всеслав в этот поцелуй. Как же мог он раньше жить без нее, странствовать вдали от нее? Как мог быть просто наставником ее детям и помощником ее мужу? И вот теперь страсть и вожделение вырвались наружу.

Он почувствовал, как Цветана пытается высвободиться, едва их губы соприкоснулись, и это робкое движение вызвало в нем свирепую потребность покорять и властвовать. В ответ он лишь крепче стиснул руки и забыл обо всем, пока не услышал тихий умоляющий стон, пробившийся сквозь слепой туман горящей страсти, — стон, вонзившийся в его сердце.

Всеслав поднял голову и глубоко вздохнул, пытаясь победить предательский жар, сжигавший тело. Лучше ему умереть, чем видеть, как она плачет!

— Не плачь, — сдавленно пробормотал он. — Не нужно, Цветана. Мы вместе и потому сможем преодолеть все, что встретится нам на пути.

Что-то болезненно сжалось в его груди, то, чему не было названия, но что заставило его бережно коснуться ее мокрой щеки. Цветана поспешно отвернулась.

Жалость и нежность, необыкновенная, всепоглощающая нежность переполняли его сердце. Он снова притянул ее к себе, на этот раз осторожно, стремясь исцелить своей мощью. Любимая бессильно прислонилось к нему и тихо всхлипнула, уткнувшись лицом ему в плечо.

Он не хотел отпускать ее. И осознал, что ничего не жаждет сильнее, чем держать ее в объятиях, прикасаться, защищать, оберегать и упиваться ее близостью.

— Лада моя, любовь моя, — прошептал он, и Цветана попыталась унять слезы.

Руки, гладившие ее по спине, проводившие по изгибу бедер, вселяли странное спокойствие. Чуть отодвинувшись, она взглянула в глаза любимого, и слезы мгновенно высохли при виде нежности и участия, запечатленных в его чертах. Забыв обо всем, Всеслав взял в ладони ее влажное лицо и чуть коснулся губами губ.

Наблюдая за дрожащей в ознобе Цветаной, Всеслав неожиданно заколебался. Его плоть, набухшая и пульсирующая, требовала удовлетворения, желание, настойчивое и острое, пронизывало тело, но при виде этой беззащитной и в то же время гордой женщины он невольно замер. Она обхватила себя руками, пытаясь отгородиться от него. От своего искушения, от его любви, от его желания.

Всеслав дивился собственным чувствам. Ведь они уже так долго были вместе, растили деток, радовались их веселому смеху. Что же случилось с ним сейчас, что он ведет себя словно робкий отрок, впервые касающийся женского тела и пугающийся одной лишь мысли о том, что произойдет дальше?

— Хочешь, чтобы я покинул тебя? — едва слышно вымолвил он.

В горнице повисла напряженная тишина.

— Нет, — шепнула Цветана.

Расплавленное серебро его глаз гипнотизировало ее. Всеслав погладил любимую по щеке. Он больше не мог стоять рядом и не касаться ее. Больше не мог ждать. Он хотел ее, хотел насладиться ее объятиями, погрузиться в ее влажную тугую плоть, упиться теплом и родным запахом, спрятаться от грядущего в кольце ее рук.

Всеслав осторожно расплел ленты, скреплявшие тяжелые косы высоко на затылке, и, зарывшись пальцами в густые пряди, прильнул к ее губам. Странно, что простой поцелуй имеет силу пробудить в человеке неутолимую жажду, волчий голод…

Ее дрожь отзывалась эхом в его теле, по коже пробегали крохотные волны озноба.

— Ты мерзнешь, моя лада… — пробормотал он.

С невероятной нежностью Всеслав опустил женщину на ложе. Ступни и пальцы любимой и впрямь были ледяными. Он осторожно начал их растирать. Цветана едва слышно застонала. Немного согрев ее, Всеслав осторожно совлек с нее сорочку. Кожа Цветана блестела, как слоновая кость, спелые, налитые груди просились в его ладони, горошины сосков сморщились и затвердели.

Неистовая потребность в этой женщине снова вонзилась в него острыми хищными когтями. Только Цветана способна заставить его жить дальше. Только ее вкусом он хочет упиваться. Только ее колдовская красота снится ему по ночам. Как он хотел видеть ее неистово бьющейся, придавленной его телом!

— Будь со мной, моя лада, дай мне быть с тобой, дай мне быть твоим, — хрипло проговорил он, помогая ей устроиться поудобнее.

Цветана безмолвно наблюдала за ним, ожидая и прячась. Ох, как же так могло быть, что каждый раз, отдаваясь ему, она чувствовала, что это в первый раз. Будто не было мужа, будто не родила она троих деток. Будто сейчас она только готовится познать мужское тело…

Она вся сжалась, когда он шагнул к ложу. Огромный как медведь, он двигался легко и неслышно. Под его кожей перекатывались прекрасные мышцы. Из поросли волос внизу живота поднималось его налившееся силой мужское естество, и Цветана судорожно перевела дух.

Как же она боролась со своим грешным, безмерным желанием! Боролась и проиграла.

— Цветана… — нерешительно выдохнул Всеслав.

Ей чудится страсть в его голосе? Или то уже не страсть, а безумное желание? Стремление любить и дарить любовь?

Хватит ли у нее сил победить себя? Уговорить, что этот человек, суровый и сильный, самой судьбой предназначен ей в мужья и охранители, в наставники ее детям?

Да зачем она противится его любви? Противится сейчас так, будто впервые? Ведь ей так отчаянно нужны его губы, руки, сильное тело, без них она просто не сможет жить.

Эти мысли, должно быть, так ясно отражались в озерах ее огромных глаз, что Всеслав все понял без слов и, скользнув на ложе, прижался к ней всем телом.

— Я хочу любить тебя, — пробормотал он, зарываясь лицом в гриву ее спутанных волос.

Его рот припал к ее горлу, как к священному источнику, и Цветана конвульсивно выгнулась: острые напряженные соски уперлись в его грудь. Ее стыдливость исчезла при одном его прикосновении, только с губ сорвался тихий теплый звук. Но тут Всеслав чуть нагнул голову и обвел языком темно-розовую кожу вокруг соска. Когда он сомкнул губы на крошечном бугорке и вобрал его в рот, Цветана что-то несвязно пробормотала.