Серебряные ночи - Джейн Фэйзер Страница 31

Павел Дмитриев увидел перед собой совершенно иную женщину. На побелевшем лице сверкали ставшие почти черными большие глаза; губы скривились в гримасе ярости.

– Как вы посмели? – грохнула она за собой дверью кабинета. – Как вы посмели продать Хана? За что вы обрекли такое прекрасное создание на мучительную смерть? Он-то чем заслужил такую судьбу? С тем же успехом вы могли бы продать торговцу лошадьми меня вместо казацкого жеребца! Более глупой и бессмысленной мести я даже не могу себе представить… Принести в жертву такое животное!..

– Молчать! – рявкнул Дмитриев, придя в себя от потрясения, вызванного столь бесцеремонным и невероятным взрывом. – Вы забываетесь. – Теперь он уже цедил слова ледяным тоном. – Если вы полагаете, что я потерплю столь нетерпимое поведение моей жены, Софья Алексеевна, то вы сильно заблуждаетесь.

Взгляд Софьи метнулся в сторону Адама, который по-прежнему стоял у окна как изваяние с бесстрастным выражением лица.

– Прошу прощения, – наконец проговорил Данилевский, обращаясь к князю. – Je de trop. – Не проронив больше ни слова, он покинул кабинет, оставив Софью наедине с гневом Дмитриева, заметив, что она невольно сделала полшага в его сторону.

– Немедленно отправляйтесь в свою спальню и приведите себя в порядок, – бросил князь.

Ярость уступила место глубокому отчаянию.

– Хан принадлежит мне, – тихо, но настойчиво проговорила Софья. – Вы не имеете права…

– Не вам говорить о моих правах, – сквозь зубы процедил Дмитриев. – Вы моя жена, и вы можете считать своим только то, что я вам позволю. И если сочту нужным, вышвырну всех остальных. А теперь ступайте в спальню. Совершенно ясно, что в таком состоянии вы не можете ехать на прием к графине. Вы останетесь в постели до тех пор, пока я не решу, что вы полностью пришли в себя после этого вопиющего поступка. Если мне придется обращаться для этого к лекарю, уверяю вас, я не буду колебаться ни секунды.

Софья повернулась и молча вышла из кабинета. Еще в Диких Землях она научилась мужественно признавать поражения. Это не означает, что борьба прекращена вовсе. Дед говорил перед отъездом, что в новой жизни ей необходимо жить по правилам Диких Земель. Дедушка… Ей не хотелось огорчать его своими несчастьями. Софья надеялась справиться с ними сама. Но ведь он сказал, что отправляет ее в этот новый для нее мир не безоружной. Если ей понадобится его помощь, достаточно будет просто отправить Бориса с весточкой в Берхольское. Настало время пустить в ход это оружие. Придется пожаловаться старому князю, который, конечно же, будет возмущен столь бесчеловечным и бессмысленным отношением к ней, таким, как сегодня.

Но она не могла осуществить свой план немедленно. Надо оставаться в постели, как приказано, молча пережить горе и страдание по утрате того, что было частью ее самой, всячески демонстрировать мужу смирение и покорность – до тех пор, пока он не сочтет возможным снять с нее домашний арест.

Адам покинул дом Дмитриева, едва сдерживая себя от ярости на бессмысленную жестокость генерала, которая причинила Софье такую боль. Подойдя к конюшне, он увидел Бориса Михайлова и властным тоном окликнул его.

– Подойди-ка сюда, приятель!

– Слушаю, барин, – почесав затылок, откликнулся мужик и поспешил к нему, кланяясь на ходу. Их поведение ничем не могло привлечь внимания прочего дворового люда, которые, бросив мимолетный взгляд на адъютанта своего хозяина, вернулись к своим занятиям.

– Ты что-нибудь знаешь об этом торговце лошадьми? – негромко спросил Адам.

– Он из Грузии, – так же тихо ответил Борис. – Сказал, что сегодня днем с табуном лошадей отправляется по Смоленскому тракту. Выглядел очень довольным. – Взгляд его стал жестким. – И есть отчего. Купить такого коня за тридцать рублей серебром!

– За тридцать рублей! – задохнулся Адам. Взяв себя в руки, он уточнил: – По Смоленскому тракту?

Борис кивнул и взглянул на солнце.

– Отправился примерно четыре часа назад, барин.

С табуном, в котором половина плохо объезженных коней, он далеко не уехал. На резвой лошади его догнать несложно.

– Что мне надо сделать, чтобы справиться с Ханом в поводу? – без обиняков задал вопрос граф.

Ответ был не менее деловит:

– Держите его слева от себя. Он пугается резких движений. – Борис начал загибать пальцы. – Он не любит чужой руки на узде, так что попробует устроить вам испытание. Повод должен быть коротким. Если испугается и взбрыкнет, не пытайтесь тянуть его. Просто держите и уговаривайте. Если он решит вырваться, вы все равно его не удержите. – Борис задумчиво нахмурил лоб. – Да, Софья Алексеевна всегда разговаривает с ним. Уговоры его успокаивают. – Пожав плечами, он улыбнулся. – Впрочем, не знаю, подействует ли на него чужой голос.

– Подражать чужому голосу мне еще не приходилось, – сухо откликнулся Адам. – Надеюсь, до этого дело не дойдет.

– А княгиня?.. – запнулся Борис.

– Она ничего не знает. Пока. Она поссорилась с мужем. Я больше ничем не могу ей помочь, Борис. – Тень печали промелькнула на худощавом аристократическом лице. – Жена мужа – его собственность.

Впрочем, это правило не распространялось на его собственную жену – вероломную Еву и ее неизвестного любовника. Какого черта должен он оставаться верным… Нет! Он не может поступить так, как однажды поступили с ним. Однако, запретив себе когда-то даже думать об этом, Адам постепенно становился все менее решительным. На это оказывали влияние и его возмущение бессмысленной дмитриевской мстительностью, и собственное непреодолимое желание хоть чем-нибудь помочь Софье, и взаимное признание в любви, которое прозвучало за час до рассвета.

– Я приведу Хана в мою конюшню, – вернулся он к разговору. – Если появится возможность, скажи Софье Алексеевне, что я сделаю это обязательно. Я выкуплю Хана; у меня ему ничто не будет угрожать.

Борис Михайлов ни на мгновение не усомнился в намерении графа. По всему поведению этого человека можно было с уверенностью сказать, что он не бросает слов на ветер.

– Я передам, барин. Несмотря на ее мужество, такая жестокость – сильный удар для нее.

Адам вспомнив, какой мегерой она предстала перед Дмитриевым, невольно улыбнулся.

– Генералу ее не сломить, Борис.

– Будем надеяться, что вы правы, – хмуро откликнулся мужик. – Сломить можно кого угодно. Это вопрос времени. А времени у его сиятельства, я думаю, сколько угодно.

Адам не найдя возражений, молча взобрался в седло. Он направился в сторону Смоленского тракта, в погоню за торговцем лошадьми.

Борис Михайлов с угрюмым видом остался стоять у ворот конюшни. Он не стал делиться с полковником подозрениями о том, что у генерала есть некие особые, личные причины, тянущиеся корнями в далекое прошлое, мучить Софью Алексеевну. Что изменится для Софьи Алексеевны или для графа, расскажи он им о своих бездоказательных подозрениях?