Маша и Медведь - Оле Адлер Страница 31

Маша за эти месяцы тоже измучилась, истосковалась по сильным рукам и низкому ласковому голосу, по бессонным ночам в его объятиях и предательскому желанию никогда и никуда не отпускать своего Медведя.

Услышав, что Симонов подписался на участие в соревнованиях за их команду, она сразу объявила Тульскому, что хочет в отпуск и за компанию пожить с ребятами на знаменитой базе Геллера, которая считалась колыбелью русского кроссфита. Когда Таня отказалась от участия, Маша заменила ее с радостью, зная что сможет быть еще ближе к Мишке.

Иногда она ненавидела себя за эти уловки, слабость, интриги. Время от времени казалось, что нужно все вернуть на круги своя. Маша вспоминала свою пламенную речь после инцидента с Алексеем, вспоминала детские обиды и все препятствия, что велели забыть о Симонове раз и навсегда. Но ее не хватало надолго. Накатывала такая тоска и безнадега, что выть хотелось. Маша ненавидела себя слабость, но быть гордой и одинокой сил в себе не находила.

Увидев Мишин вызов на дисплее телефона, она едва не завизжала от радости. С трудом себя одернула, собралась и даже не набросилась на него в прихожей. На улице было проще. Люди все таки. Неудобно. Но сейчас он сидел так близко, и его рука обнимала так крепко, что у Маши кружилась голова.

Они давно уже не разговаривали. Сначала оба делали вид, что любуются видом. Мише надоело первому. Он уткнулся Маше в шею, жадно вдыхая аромат ее кожи и волос. Водил носом по нежной коже, заставляя девушку дрожать и прижиматься теснее спиной к его груди. Маша склонила голову, чтобы предоставить ему лучший доступ. Симонов не мог игнорировать такую щедрость. Он изучил губами ее шею, целовал, чуть приоткрыв рот, касаясь иногда кончиком языка. Улыбался каждый раз, когда Маша вздрагивала от его легкой ласки.

Солнце начало клониться к закату, рисуя пожаром на кронах деревьев леса вдали и расписывая крыши частного сектора. Время словно остановилось, а потом понеслось галопом назад, возвращая двух взрослых людей в детство. Словно подростки они сидели на вершине холма, дерзко игнорируя забор и другие правила приличия. Двое растворялись друг в друге, словно яркие чернила вечерней зари в реке.

Чувства, ощущения, все усилилось в миллион раз. Тридцатилетним этого не понять. Такая острота и сладость на грани с болью возможны лишь в пятнадцать, шестнадцать, семнадцать лет. Нет речи о сексе или даже откровенных ласках. Одна жажда поцелуя сводит с ума. Близость губ пьянит лучше крепленого вина.

Мишка чувствовал, как кружится голова и пересохло в горле. Он сам себя не помнил, ничего вокруг не видел, не слышал. Только она.

Чуть развернув Машины ноги, он закинул их на свои, чтобы они стали еще ближе, буквально вжались друг в друга.

Я люблю тебя, проговорил он, прежде, чем коснулся ее губ.

Миш, Маша вся сразу напряглась, вытянулась в струнку.

Он помотал головой и накрыл ее рот поцелуем, не давая говорить. Тут же отстранился, чтобы взглянуть на нее. Глаза прикрыты, губы дрожат.

Не надо ничего говорить, прошептал Миша, Просто я люблю тебя. И все.

Она покивала, так и не взглянув на него, наоборот сильнее зажмурилась. Он усмехнулся и снова завладел теплыми губами.

Кажется, целовались сто лет. То глубоко и страстно, срываясь на стоны, то легко, едва касаясь губ друг друга. Чтобы перевести дух, Мишка целовал ее лицо или просто утыкался носом в волосы Маши. Но потом снова приподнимал ее голову за подбородок и снова ласкал ее рот своим. Пока губы не заболели. Пока солнце не скрылось за горизонтом. Пока Маша не начала дрожать и ежиться от холода.

Встаем, мягко скомандовал Миша.

Май месяц, конечно, но и его зад слегка примерз из-за сидения на почти голой еще не прогревшейся земле.

Он чуть подтолкнут Машу вверх, встал сам, поднял куртку, которую тут же накинул ей на плечи.

А ты? она попыталась отказаться от его услуги, Замерзнешь ведь.

Меня любовь греет, подмигнул Симонов, обнял ее крепко и повел обратно к решетке, на территорию парка.

Пока они медленно брели по узкой дорожке, Маша начала паниковать. Любовь, поцелуи, закат все это здорово и весело в шестнадцать, но ведь это не шутки, когда тебе под тридцать. Она не хотела принимать Мишину нежность, Мишину близость, Мишино признание. Все это давило ей на плечи, как его тяжелая рука, что по-хозяйски обнимала. Маша буквально начала чесаться от его куртки. Словно он пытался запихнуть ее в чужую шкуру, сделать из нее нечто удобное, покладистое.

Симонов же превратился в радар и прекрасно улавливал Машины панические настроения. Он был готов, что она остановится посреди аллеи, посмотрит на него и задаст сакраментальный вопрос:

Миш, что мы делаем?

Он улыбнулся, с легкой издевкой ответил:

Гуляем.

Нет-нет-нет, Маша замотала головой, словно пыталась что-то вытрясти из нее, Не надо сейчас твоих шуточек. Ты же понимаешь, что это тупик. Мы все равно упремся. У нас нет перспектив.

Все-то ты знаешь наперед, пробурчал Мишка, Ясновидящая что ли?

Прекрати паясничать.

Не могу. Роль серьезного человека с кучей логических причин уже занята тобой. А я просто хочу наслаждаться потрясающим вечером рядом с любимой девушкой.

Миииишаааа, взмолилась она, Хоть на минутку стань серьезней.

Не хочу, вспылил он, повышая голос, Не буду я серьезным, Маш. Хочу пацаном быть, шестнадцатилетним. Вот встретил девчонку в парке. Вредную, но симпатичную. Гулять с ней хочу, целоваться, за руку держать. Не смог я в шестнадцать себе этого позволить сейчас буду наверстывать. Посмотри.

Миша повернул ее лицом к скамейке, которая опять блестела свежей краской на чугунных ножках.

Смотри, Маш, здесь ты испачкалась, здесь мы болтали. Ты мне понравилась, едва рот открыла, но я как дебил думал, что это плохо. Смелости не хватило быть с тобой. Обидеть тебя смог, а полюбить нет. Давай ты не будешь сейчас топтать мои грабли. Не думай. Брось ты этого друга брата Я лучше.

От его пламенной речи Маша готова была разреветься, но концовка о друге брата заставила прыснуть со смеху.

Я с другом брата больше не виделась, честно выпалила она.

Мишка поднял глаза к небу, благодаря высшие сил.

Так это же прекрасно, рассмеялся он, Хотя мне было бы приятно, если бы ты его бросила ради меня.

Замолчи.

Ну а что? Я вот сам предложил Вере расстаться еще на первом курсе универа. Разве не приятно тебе об этом узнать?

Не так приятно, как наткнуться на ее фотки. Она теперь под центнер весит. Надо же так разожраться.

Симонов хохотал долго и громко. Женщины. Он ей о возмездии и высоком, а она кайфует, что былая соперница толстой стала.

Я знаю, плохо злорадствовать, но мне все равно. У нее был ты, а у меня Нет, она мне лично ничего плохого не сделала, но В общем, мне плевать. Но она жирная. Вот.