Ты мой выигрыш - Екатерина Шварц Страница 31

Как? Почему? За что? Рой вопросов, как осы накидывается на меня в попытке зажалить до смерти. И мне от них не отмахнуться, не убежать. Поэтому я добровольно принимаю их укусы, впитывая все новые и новые порции яда от их жал. Но у меня есть антидот от их яда — мой малыш жив! Он не умер, не лежит в то могиле, а бегает своими ножками по земле.

Моя душа напоминала мне все эти годы выжженную пустыню, покрытую слоем пепла. В ней ничего не осталось, даже света, только тьма кромешная. И вот теперь в ней зародилось маленькое пламя, которое с каждой минутой разгоралось все сильнее и сильнее. Мальчик мой, ты не умер! Я не могу поверить в это!

Я не замечаю, как в душу тихо ползет сомнение, маленькой, юркой змеей, которая пускает свой яд. А если бабушка соврала? Если это ложь? Нет, этого не может быть! Бабуля хранила письма и фото в шкатулке в тайном отделении, этого никто не знал, даже я. Да и квартиру она продала. Это правда! И снова тот сон в голове вспыхивает: бабушка у меня просила прощения. Теперь понятно за что, она правду знала.

Очередная преграда разрушена, но меня настигает новое препятствие — осознание того, сколько времени потеряно… И ему, наконец, удается меня сломать. Из глаз начинают течь слезы… мне уже невмоготу сдержать рыдания…

Десять лет, долгих, отвратительно тяжелых десять лет потеряно. Почему я не нашла бабушкино послание раньше? Сколько потеряно всего — я никогда не узнаю, каким было первое слово моего мальчика, когда он пополз, когда встал. Не прочту ему на ночь сказку, не отведу в школу на первый в его жизни урок… Я столько всего упустила. Почему я такая дура? Зачем все эти годы мучилась? Что я за мать, если мое сердце все эти годы молчала, а я верила в чужую ложь…

Ложь — это слово скальпелем режет сердце. Каким моральным уродом надо быть, чтобы так поступить с человеком? Что плохого сделал людям мой ребенок? Мы никому не мешали… Хотя, мешали получается, раз его у меня забрали. И я знаю только одного человека, которому это выгодно — отец Максима. Интересно, а сам Максим знает, что наш сын жив? Мстя мне, он внутренне ликовал, видя мое саморазрушение?

Внутри меня поднимается волна гнева и злости. Они сминают под собой мое отчаяние и чувство самобичевания. Сколько же боли мне принесла эта семья! Мама, папа, малыш, я… Они забрали у меня все самое дорогое: Старов-старший приложил руку к суду над виновником аварии, потом забрал сына, а младший… он просто вырвал мое сердце и заставил все эти годы жить с невыносимым чувством вины. Ненавижу их!

Гнев отрезвляет. Сознание становится четким. Болезненная слабость не ушла, но мне легче. У меня теперь есть не просто стимул в жизни: у меня есть обет перед Богом, который я выполню даже ценой своей жизни — найти моего мальчика!

А если Максим все-таки не знает, что Матвей жив? Он бы не вел себя так, зная о сыне. И, когда правда всплывет, он заберет моего ребенка? Становится страшно от этой мысли… Скорее всего да. Доказать свое родство с Матвеем я смогу через суд, на это нужны большие деньги, которых у меня нет. Усыновить собственного ребенка, но кто это позволит женщине, которая когда-то лежала в психушке? Я должна что-то придумать, сделать. Но Максиму нельзя говорить о Матвее, он отнимет его у меня, заберет в свою семью. Я не позволю!

И только теперь понимаю, что все это время мою руку кто-то сжимает. Поворачиваю голову — рядом с моей кроватью на стуле сидит Максим. Его голова лежит на краешке кровати. Он спит. А его руки сжимают мою ладонь. Пытаюсь вытащить из его рук свою. Макс просыпается.

— Лиза? — говорит он чуть охрипшим от сна голосом. — Ты очнулась!

На его лице улыбка, полная счастья. Он действительно рад? Внимательно изучаю Максима. На лице щетина, явно не брился несколько дней. Одет в простой свитер и брюки. Мое наблюдение прерывает его движение — он берет мою руку и подносит ее к губам. Целует нежно ладонь, а потом к щеке прижимает. И мне дышать тяжело становится от его простой ласки. Глупое сердце еще любит…

— Это ты меня сюда привез? — спрашиваю его каркающим от боли голосом.

— Да, я нашел тебя на полу квартиры. Ты бредила, у тебя была лихорадка. Привез в больницу, врачи сказали, что у тебя воспаление легких. Лиза ты два дня не приходила в себя, — его голос полон грусти.

— Ты был здесь все это время? — зачем-то интересуюсь я.

— Да, я больше не хочу от тебя уходить…

Его последние слова пронесется как-то мимо моих ушей, потому что в олове сиреной надрывается «я нашел тебя на полу квартиры». Нет! Нет! Значит он видел письма фото, значит знает правду, теперь он заберет Матвея… Максим подвигается ближе и утыкается головой мне в грудь.

— Лизка, прости меня, если сможешь… Хотя нет, не прощай… Мне не вымолит от тебя прощения, как же я виноват перед тобой… Я видел письма… Я их читал…

А Максим продолжает… Он рассказывает мне, как служил, как каждую неделю ждал от меня письма, а оно не приходило. Их не было вообще. Сначала думал, что может это что-то с почтой, но от друзей письма шли исправно. А потом ему начали говорить про меня и Витю… рассказал, как приехал отец, как узнал о смерти малыша…

— Я тебе звонил, — говорит он севшим голосом, — хотел у тебя узнать правда это или нет.

— Звонил? — я такого не помню.

— Да, ты мне ответила каким-то не своим голосом.

— Когда? — ничего не понимаю.

— Примерно через меся после родов…

— Я была в больнице, — озаряет меня, — после родов я пыталась покончить жизнь самоубийством… меня держали в психушке, накачивали таблетками и привязывали к кровати, чтобы снова что-нибудь с собой не сделала. Я не помню твоего звонка Максим.

Отвечаю ему и отворачиваю голову. Мне больно. Очень больно. В груди такая огромная рана — что же люди такие звери, почему поедают себе подобных? Нас с ним просто сожрали, уничтожили, сломали жизни… я понимаю, что он не врет. Сердце чувствует его боль, потому что и в нем живет такая же.

— Лиза, — он нежно касается пальцами моей щеки, — я поверил всем, но не тебе…

— Да, как и я.

И тут меня прорывает. Я смотрю на стену и, заливаясь слезами, рассказываю ему, как мучилась здесь одна, как переживала за ребенка, пока вынашивала его, как тяжело приходилось…

— Мы не голодали, Максим, нет, но нам приходилось очень сложно. И я берегла нашего малыша! — слова вырывались из меня вместе с криком. — Я в тот бар ходила, потому что Витя мне там работы отдавал и деньги. Не сидела там, не пьянствовала… А, когда в тот вечер, Алиска о твоем ранении рассказала, думала умру… Но все вышло по другому…

Максим слушал молча. Только руку мою в своей руке держал, а другой перебирал мои волосы. А меня дальше несло.

— Я жить не хотела, к смерти стремилась, но она не шла. Я сейчас понимаю, что был тот разговор по телефону, потому что все эти годы постоянно в голове слышала твои слова о мести… мне столько раз снился наш мальчик, что хотелось снова в петлю… Я за Витю вышла из-за благодарности, потому что совсем бороться сил не осталось… Это бабушка прятала от нас наши письма, почему она это делала — не знаю…