Прошлое - Алан Паулс Страница 30

Дождь, когда Римини проснулся, хлестал в полную силу; колонны воды, выстроившиеся за окном, даже казались неподвижными — с такой скоростью и плотностью обрушивались струи. Веры уже не было. Он потащился в ванную, шаркая ногами в тапочках со смятыми задниками. Остановившись перед раковиной, он поднял глаза и чуть не подпрыгнул от изумления: вместо своей заспанной физиономии в зеркале настенного шкафчика он увидел прощальную записку, прикрепленную к стеклу скотчем на уровне его глаз. Он чуть успокоился, узнав правильный — сплошь завитушки — почерк Веры, и сорвал записку, не удосужившись ее прочитать. Больше всего на свете он не любил сюрпризы с утра пораньше, вне зависимости от того, сколь поздно его утро начиналось; только спокойствие и монотонное воспроизведение одних и тех же привычных действий могли гарантировать ему относительно безболезненный переход от сна к бодрствованию. Этот же случай и вовсе выходил за рамки простительных утренних неожиданностей: записки от Веры были, конечно, родственниками — юными, романтичными и бесхитростными, но все же родственниками — посланий, которые годами оставляла ему София; хуже всего, что записки эти отражали принцип, которому когда-то следовала и София, — излагать в письменной форме то, что любовь в очередной раз оказалась не способна выразить на словах. Римини с самого начала новой жизни придерживался золотого правила: никаких сравнений; тем не менее в этом случае он не мог не воспринимать Верины послания как неудачные имитации бесчисленных письменных обращений к нему со стороны Софии. В общем, настроение было испорчено, и Римини, выйдя из ванной, тотчас же взялся за кокаин — гораздо раньше, чем обычно, не позавтракав и даже не почистив зубы, то есть не исполнив сугубо механический ритуал, отмечавший границу между ночью и днем. До двух часов пополудни — то есть до того времени, когда Римини обыкновенно садился за работу, — он умудрился прикончить весь пакетик кокаина, которого, как он думал, должно было хватить на весь день. Римини позвонил продавцу и сообщил, что зайдет через четверть часа, — и повесил трубку до того, как на том конце провода успели хоть что-то ответить. Он вышел из дома вне себя от злости и, лишь сделав несколько шагов по щиколотку в воде, вспомнил про непогоду и прикинул, что ливень идет уже, наверное, часов восемь, если не больше. По залитым водой улицам ездили только грузовики, да и то так медленно, что, двигаясь с ними параллельно, Римини к концу квартала уже успевал оторваться от соперников на приличное расстояние. Примерно без пятнадцати четыре, промокший насквозь и здорово замерзший, он подошел наконец к нужному ему зданию на углу Булнес и Ривадавья. Здоровенный кусок штукатурки, несомненно подмытый дождевой водой, сорвался с карниза и рухнул на тротуар прямо рядом с ним; проходя по узкому мрачному коридору во второй корпус дома, Римини даже успел подумать о том, что чудеса все-таки иногда случаются.

Ему открыли. Во всех комнатах горел свет, от газового нагревателя исходило сладкое и ароматное тепло, продавец улыбался; в квартире было еще два человека, которые оживленно о чем-то беседовали, но замолчали при появлении Римини и возобновили разговор лишь по успокаивающему знаку хозяина. Все это подействовало на Римини умиротворяюще, а ведь в любой другой день, в любой другой ситуации большая часть этих деталей, которые показались ему столь милыми, и эти персонажи вызвали бы у него сильное отторжение: во-первых — эта газовая печка без вытяжки, которая была подключена к вентилю на первом этаже кустарно, при помощи резинового шланга; во-вторых, не слишком симпатичен ему был старший из двух гостей, беседовавших за столом, — в лицо Римини его сразу узнал, хотя никак и не мог вспомнить, как зовут этого достаточно известного певца, которого ему не раз приходилось видеть на экране телевизора: тот неизменно выступал на всякого рода субботних концертах с неизменным же репертуаром романтических слезливых песенок — верные поклонницы, сидевшие в первых рядах зрительного зала, опять-таки неизменно подвывали, вступая в хор. Надо сказать, Римини многократно слышал заявления певца — мол, ему омерзительна сама мысль о наркотиках и он очень жалеет, что эта проблема в обществе стоит так остро; более того, певец частенько выступал на благотворительных концертах, сбор от которых, согласно утверждениям организаторов, перечислялся на нужды организаций, которые боролись с этим злом; в общем, при взгляде на сцену, открывшуюся перед ним, Римини показалось, что ему специально продемонстрировали: налет цивилизованности, который был начисто смыт потоками ливня со всего того, что находилось за окнами, непрочен и в помещении. Римини протянули сухое полотенце, налили ему чашку кофе и пригласили присоединиться к разговору — к приятнейшей беседе у камина, как изволил выразиться певец; приятности добавляла возможность в любой момент наклониться над прозрачным пластмассовым подносиком и втянуть немаленькую дорожку кокаина — Римини, естественно, тотчас же было предложено этой возможностью воспользоваться, тем более что предоставлялась она, как заверил продавец, за счет заведения. Едва Римини сел за стол, как певец, посчитав, что формальности выполнены, не глядя на Римини и не прерывая подробнейшего рассказа о нестандартных сексуальных предпочтениях своего коллеги, с которым певец зачастую вместе ездил на гастроли, — чувствовалось, что сам он находит эту историю очень увлекательной, — передал Римини подносик. «Две дорожки, — подумал Римини. — Две дорожки — и ухожу». Певец по-прежнему был ему крайне неприятен — особенно Римини злило то, как он без всякого стыда на глазах у посторонних полоскал грязное белье человека, считавшего его своим другом; а еще — певец сидел рядом, и в свете свисавшей над столом — на манер игорных домов — лампы кожа его казалась Римини сухой и почти шелушащейся, и к тому же была изъедена глубокими, как оспины, порами — не человеческая кожа, а что-то вроде шкуры ящерицы; глядя на нее, Римини временами чувствовал приступы тошноты. Но ему не хотелось показаться невежливым, и он, вынюхав две дорожки, решил выждать несколько минут перед тем, как выйти из-за стола. «Сейчас посижу, — думал он, — потом встану, отдам деньги за новую дозу, попрощаюсь и уйду». Однако минуты шли, и ощущение раздражения, которое в первый момент вызывал у него певец, сменилось любопытством, затем интересом, а чуть позже — и тем особым расположением и доверием, которые обычно возникают у людей лишь после долгих лет приятельских и даже дружеских отношений. В общем, не прошло и получаса, как Римини и звезда эстрады болтали уже как друзья детства, которые встретились после долгой разлуки. Певец рассказывал один за другим забавные случаи из своей артистической карьеры, а Римини, хотя совершенно не знакомый с таким жанром, поймал волну и делал точные и остроумные замечания, причем в самый подходящий момент, — таким образом, каждая история певца превращалась в целый спектакль со множеством сюжетных ходов и поворотов. Исполнители главных ролей в этих пьесах-диалогах были страшно довольны собой и партнером; их мнения, оказывается, совпадали практически во всем, целиком и полностью, понимали они друг друга с полуслова и каждое новое совпадение воспринимали как знак чего-то большого и значительного, о чем непременно нужно было серьезно поговорить позднее. Римини удивился самому себе, когда в ходе разговора выяснилось, что он, оказывается, знает практически весь репертуар собеседника и тому остается лишь уточнять, к какому платиновому альбому относится та или иная композиция и за какую песню он получил очередную премию или приз; отдельной темой стали многочисленные поклонницы звезды, в которых его песни пробуждали бурю эмоций и, как водится, самые простые и естественные желания; скольких из них он поимел в своей гримерной, в трейлере, и в люксах дорогих гостиниц — сам певец сказать с уверенностью сейчас бы уже не смог. В общем, оба веселились от души. Смеясь, певец колыхался всем телом, а Римини то и дело бил ладонью по столу или топал ногами. Все это продолжалось, как в бреду, примерно до половины шестого. К этому времени Римини почувствовал, что ему пора проветриться — избавиться от невидимого плотного кокона, который обволок его с головы до ног. Он никак не мог взять в толк, что вызывало у него такие ощущения — собственное тело или угарный газ, исходивший от нагревателя. «Мне по делу, по маленькому», — сказал он в полный голос и, встав из-за стола, протиснулся за спиной певца к туалету — при этом взгляд Римини упал на затылок собеседника и отметил множество тонких, похожих на муравьиную тропу, шрамов от подтяжек, слабо видневшихся на кромке линии роста волос. В уборной Римини несколько замешкался в поисках собственного члена, абсолютно парализованного вынюханным кокаином; затем он некоторое время с удивлением и интересом рассматривал целую музейную экспозицию чистых полотенец и обширную коллекцию всякого рода гелей, лаков, красок для волос и каких-то совсем непонятных аэрозолей, флакончики с которыми едва умещались на двух полках под зеркалом. Из ванной он выходил торопливо, словно извиняясь за то, что оккупировал санузел так надолго, и, не рассчитав движения, со всего маху приложился лбом и носом к кромке двери. Ни продавец, ни его новый друг певец этого не увидели — они так и сидели на кухне, о чем-то негромко беседуя. Римини прошел мимо них к выходу, невнятно пробормотал что-то вроде извинений и стал прощаться. «Ты что, так и уйдешь с пустыми руками?» — услышал Римини, уже стоя на пороге. По правде говоря, такая забывчивость немало удивила и его самого. Подумав, он решил, что купит сразу два грамма. Продавец сел за стол, поднял с пола несгораемый металлический ящик размером с банный несессер, открыл его и извлек два маленьких конвертика, сложенных из фольги бирюзового цвета. Римини порылся в карманах, перечитал деньги и выяснил, что на второй пакетик у него немного не хватает. Он так и остался стоять с купюрами в руках, не в силах решить неожиданно возникшую проблему. «Бери один», — предложил продавец, убирая второй пакетик обратно в ящик. «Не жмотничай, — вступил в разговор певец, который к этому времени тоже успел подойти к дверям, и, набросив плащ, вынул из кармана пачку банкнот. — Тоже мне, ну не хватает у человека на чек, так неужели нельзя ему помочь?» Римини по-прежнему стоял молча, словно бы в оцепенении. Продавец тем временем положил ему на ладонь второй блестящий пакетик, а певец помог сжать пальцы в кулак. «И никаких разговоров, я угощаю. Ты мне ничего не должен. — Выждав пару секунд, он поинтересовался: — Тебя подбросить?»